Семен Липкин - Большая книга стихов Страница 9

1943

ИМЕНА

Жестокого неба достигли сады,И звезды горели в листве, как плоды.

Баюкая Еву, дивился АдамЗемным, незнакомым, невзрачным садам.

Когда же на небе плоды отцвелиИ Ева увидела утро земли,

Узнал он, что заспаны щеки ее,Что морщится лоб невысокий ее,

Улыбка вины умягчила уста,Коса золотая не очень густа,

Не так уже круглая шея нежна,И мужу милей показалась жена.

А мальчики тоже проснулись в тени.Родительский рост перегнали они.

Проснулись, умылись водой ключевой,Той горней и дольней водой кочевой,

Смеясь, восхищались, что влага свежа,Умчались, друг друга за плечи держа.

Адам растянулся в душистой траве.Творилась работа в его голове.

А Ева у ивы над быстрым ключомСтояла, мечтала бог знает о чем.

Работа была для Адама трудна:Явленьям и тварям давал имена.

Сквозь темные листья просеялся день.Подумал Адам и сказал: — Это тень.

Услышал он леса воинственный гнев.Подумал Адам и сказал: — Это лев.

Не глядя, глядела жена в небосклон.Подумал Адам и сказал: — Это сон.

Стал звучным и трепетным голос ветвей.Подумал Адам и сказал: — Соловей.

Незримой стопой придавилась вода, —И ветер был назван впервые тогда.

А братьев дорога все дальше вела.Вот место, где буря недавно была.

Расколотый камень пред ними возник,Под камнем томился безгласный тростник.

Но скважину Авель продул в тростнике,И тот на печальном запел языке,

А Каин из камня топор смастерил,О камень его лезвие заострил.

Мы братьев покинем, к Адаму пойдем.Он занят все тем же тяжелым трудом.

— Зачем это нужно, — вздыхает жена, —Явленьям и тварям давать имена?

Мне страшно, когда именуют предмет! —Адам ничего не промолвил в ответ:

Он важно за солнечным шаром следил.А шар за вершины дерев заходил,

Краснея, как кровь, пламенея, как жар,Как будто вобрал в себя солнечный шар

Все красное мира, всю ярость земли, —И скрылся. И медленно зрея вдали,

Всеобщая ночь приближалась к садам."Вот смерть", — не сказал, а подумал Адам.

И только подумал, едва произнес,Над Авелем Каин топор свой занес.

1943

ВЕЧЕР

О вечер волжских посадов,О горний берег и дольний,Мучных и картофельных складовОслепшие колокольни!

Языческий хмель заплачек,Субботние пыльные пляски,Худых, высоких рыбачекБесстыжие, грустные ласки.

Плавучие цехи завода,Далекая ругань, а рядом —Вот эти огни парохода,Подобные чистым Плеядам.

1943

ВОЛЯ

Кони, золотисто-рыжие, одномастные кони,Никогда я не думал, что столько на свете коней!Племя мирных коров, кочевая бычья державаШириною в сутки езды, длиною в сутки езды.

Овцы, курдючные, жирные овцы, овцы-цигейки,Множество с глазами разумного горя глупых овец.Впрямь они глупые! Услышат в нашей бричке шуршанье,Думают — это ведро, думают — это вода,Окровавленными мордочками тычутся в бричку.Ярость робких животных — это ужасней всего.

Пятый день мы бежим от врага безводною степьюМимо жалобных ржаний умирающих жеребят,Мимо еще неумелых блеяний ягнят-сироток,Мимо давно недоенных, мимо безумных коров.

Иногда с арбы сердобольная спрыгнет казачка,Воспаленное вымя тронет шершавой рукой,И молоко прольется на соленую серую глину,Долго не впитываясь…

Пересохли губы мои, немытое тело ноет.Правда, враг позади. Но, может быть, враг впереди?Я потерял свою часть. Но что за беда? Я счастливЭтим единственным счастьем, возможным на нашей земле —

Волей, ленивой волей, разумением равнодушнымИ беспредельным отчаяньем…

Никогда я не знал, что может, как море, шуметь ковыль,Никогда я не знал, что на небе, как на буддийской иконе,Солнечный круги лунный круг одновременно горят.Никогда я не знал, что прекрасно быть себялюбцем:Брата, сестру, и жену, и детей, и мать позабыть.Никогда я не знал, что прекрасно могущество степи:Только одна белена, только одна лебеда,Ни языка, ни отечества…

Может быть, в хутор Крапивин приеду я к вечеру.Хорошо, если немцев там нет. А будут — черт с ними!Там проживает моя знакомая, Таля-казачка.Воду согреет. Вздыхая, мужнино выдаст белье.Утром проснется раньше меня. Вздыхая, посмотритИ, наглядевшись, пойдет к деревянному круглому дому.Алые губы, вздрагивающие алые губы,Алые губы, не раз мои целовавшие руки,Алые губы, благодарно шептавшие мне: "Желанный",Будут иное шептать станичному атамануИ назовут мое жидовское отчество…А! Не все ли равно мне — днем раньше погибнуть, днем позже.Даже порой мне кажется: жизнь я прожил давно,А теперь только воля осталась, ленивая воля.

1943

РУИНЫ

Как тайны бытия счастливая разгадка,Руины города печальные стоят.Ковыльные листы в парадных шелестят,Оттуда холодом и трупом пахнет сладко.

Над изваянием святого беспорядкаЗастыл неведомым сиянием закат.Но вот из-за угла, где рос когда-то сад,Выходит человек. В руках его тетрадка.

Не видно жизни здесь. Как вечность, длится миг.Куда же он спешит? Откуда он явился?Не так ли, думаю, наш праотец возник?

Не ходом естества, не чарой волшебства, —Внезапно вспыхнувшим понятьем БожестваОт плоти хаоса без боли отделился.

1943

ЧЕРНЫЙ РЫНОК

Войдем в поселокЧерный рынок.Угрюм и колокБлеск песчинок.Лег синий пологНа суглинок.

Войдем в поселокТот рыбачий,И сух, и дологДень горячий.Слова — как щелок,Не иначе!

Бегут в ухабыЖерди, клети.Разбиты, слабы,Сохнут сети.Худые бабы.Злые дети.

Не вынес КаспийЭтой доли.Отпрянул КаспийК дикой воле.Вдыхает КаспийЗапах соли.

Воскликнем, вторяПьяным трелям:— О холод моряПо неделям,О битва горяС горьким хмелем!

О патефоныБез пластинок,О день твой сонныйБез новинок,ИзнеможденныйЧерный Рынок!

Пришел сюда яПоневоле,Еще не знаяКрупной солиСухого края,Чуждой боли.

Не вынес КаспийЭтой доли.Седеет КаспийВ диком поле.Вдыхает КаспийЗапах воли.

1944

ШТАБНАЯ СИМФОНИЯ

Лесных цветов счастливыйУтренний плач.Уют неприхотливыйБрошенных дач.Все прелести штабной картины,Столы, столы…Гул повторяют орудийныйДеревьев грубые стволы.

Владельцы этих зданийГде-то в бегах,В Сибири, в Туркестане,В камских снегах.Они здесь жили, как пришельцы,Ушли в тылы,А настоящие владельцы —Деревьев грубые стволы.

Хотя б от них осталсяЗапах иль цвет!Хотя бы вздох раздалсяЧей-нибудь вслед!Ушли, как ночь уходит в воду,Как тени мглы,И равнодушны к их уходуДеревьев грубые стволы.

Здесь верить не умели,Веря, страдать,Смеяться в дни веселий,В скорби рыдать,Здесь ели много, пили много,Боясь хулы.Но кто ж хранил дыханье Бога?Деревьев грубые стволы!

Отдел оперативныйХодит волчком.— Что делаешь, противный,Люди кругом! —Целует Верочка майораГасан-оглы.Их тайну выболтают скороДеревьев грубые стволы.

И пусть мы негодуем,Шутим, ворчим,Но этим поцелуем,Наглым, смешным,Облагорожен гул горячийИ дух золы,И эти брошенные дачи,И эти грубые стволы.

1944