Себастиан Брант - Корабль дураков; Избранное Страница 9

Язык на привязи держать —

Душе от страха не дрожать.

Честь болтовнею не стяжать.

Несносен тот глупец, который

Со всеми затевает споры,

Хоть люди и молчат кругом,

В душе смеясь над дураком

Иль скрыть негодованье силясь:

«Вновь диспутировать он вылез!»

Тем, кто не к месту рад болтать,

Им «Братство дураков» под стать.

Хоть и не спрошен был, а сам

Дурак спешит ответить вам,

Как бы самодовольно бряк:

«Любуйтесь, люди, я — дурак!»

Болтун и болтовнею сыт,

Но горек будет поздний стыд!

И документы, коль захочет,

Болтун преступно опорочит:

Болтать ему не трудно, — вот

Когда на исповедь придет,

Тут отнимается язык,

Тут он заика из заик!

Иной бы умным показался,

Когда б, на грех, не разболтался.

Забарабанил дятел в ствол —

К своим птенцам тебя привел.

Молчанье — щит от многих бед,

А болтовня всегда во вред.

Язык у человека мал,

A сколько жизней он сломал,

Свой проявляя низкий норов, —

Виновник сплетен, склок, раздоров!

Но вот чего не взять мне в толк:

И хищников — будь лев иль волк —

Всех можно укротить, и лишь

Язык людской не укротишь:

Он то лопочет, то стрекочет,

Всех, кто нам дорог, опорочит,

Предатель он и клеветник,

Наш злой, издевчивый язык!

Язык лишь тем вредить не в силе,

Кто вечным сном уснул в могиле.

Язык — хитрец и лжец исконный,

Толкует вкривь и вкось законы,

Добро он в зло преобразит,

Любую правду исказит

И из суда наверняка

С сумою пустит бедняка.

Что болтуну? Как хочет врет,

Вранье щекочет сладко рот,

И ради красного словца

Предаст и мать он и отца.

Напыщенного пустослова

Толпа превозносить готова,

А уж коль знатность налицо,

На ком потоньше сукнецо,

Наряд богатый, кольца блещут,

Тех уж никто не оклевещет!

Кафтан потертый не в чести —

С ним власти не приобрести.

Когда бы дожили до нас,

Ораторствуя и сейчас,

Два златоуста из Афин —

Сам Демосфен и с ним Эсхин,

И Цицерон, — их знаньям грош

Была б цена, и пышно ложь

В их красноречье б распускалась,

Чтоб глупость ими увлекалась.

Грех не в опаску болтунам,

А лжец — друг ненадежный нам.

Кто имя божие хулит,

Хулы своей не утаит,

Куда б ему ни удалиться:

Слова его подхватят птицы.

Расплата будет так горька:

Длинна у господа рука!

Кто бревна тешет над собой,

Исхлестан острою щепой.

Разинутый не в меру рот

Отвратнейшую дрянь сожрет.

Дурак красно болтать желает,

Мудрец молчит и размышляет.

Дороже ценится молчанье,

Чем празднословья недержанье.

Молчанью — золота цена,

А речь бесценна, коль умна!

Кто вас послал сухою тропкой,

А сам пошел дорогой топкой,

Не мозгом наделен, а пробкой.

Дурак безмозглый, кто хулит

Путь, что судьба ему сулит.

Рука к столбу пригвождена —

Указывает путь она,

Но ей самой на том пути

Вовек ни шага не пройти.

Кому сучок попал в зрачок,

Пусть раньше вытащит сучок,

А другу говорит потом:

«Соринка, мол, в глазу твоем».

Куда как жалок тот учитель,

Чужих пороков обличитель,

Кто, зараженный ими сам,

В себе не видит их! О, срам!

Поистине, как говорится:

«Врачу сначала б исцелиться!»

Давать советы все не прочь,

Не зная, как себе помочь.

Сгубило именно сие

И Жантили и Мезюэ,46

Когда одну болезнь в те дни

Пытались вывести они,

Но, не достигнув этой цели,

Оставить труд о ней успели.

Постыдные дела видны

Не лучше ли со стороны,

Чем те, кто, совершивши их,

Достигли степеней больших?

Делами заработай право

Других учить себе во славу.

Знай ты, живущий на долги:

Как ни хитри и как ни лги, —

Быстры платежных дней шаги!

Глупцом первейшим тот слывет,

Кто вечно займами живет,

На ту присловицу плюя,

Что поместил в эпиграф я.

Заблудших душ на свете много,

Не внемлющих заветам бога.

Соблазн пороков побороть

Не хочется им, но господь

Следит за ними. Близок срок,

А кредитор небесный строг.

Свое всему есть время, цель

И свой же путь: отсель — досель.

Кто любит брать взаймы, уже

Не думает о платеже:

«Ах, поручитель похлопочет —

Заимодавец долг отсрочит!»

Но, в срок не уплатив опять,

Придется на соломе спать.

Распляшется осел, прохвост, —

И не уймешь, хоть вырви хвост!

Кто плохо учится, тот, значит,

Сам же себя и околпачит —

И горько под конец заплачет.

Я и студентам не потатчик,

Которым без моих подачек,

А как эмблема их ученья

Колпак присвоен для ношенья.

Не видя в книгах интереса,

Рад лоботрясничать повеса.

Науку истинную в грош

Не ценит часто молодежь,

А все, что дурно, бесполезно,

То ветрогонам и любезно.

Но этот же порок — о, срам! —

Присущ иным профессорам,

Чьи знанья куцые ничтожней

Их болтовни пустопорожней.

Ну, не глупцы ли, не болваны,

Кто всякой чуши постоянно

Своих студентов бедных учат,

Да и себя напрасно мучат?

Да, юноши обыкновенно

Поныне едут в Лейпциг, в Вену,47

И в Майнц, и в Эрфурт, в Базель тоже —

Гнилой трухой питаться. Боже,

И в Гейдельберге до сих пор

Все тот же изучают вздор!

А дома ждет тебя позор:

В карманах пусто — хоть бы грош!

Добро, коль службу ты найдешь,

Как парень грамотный, в печатне,

Но кой-кому в шинке приятней

Пьянчугам подавать вино,

А спился там — пошел на дно…

Таких встречали вы и сами:

Колпак на каждом с бубенцами!

Кто, как ворона «кра, кра, кра»,

Твердит: «До завтра, до утра!» —

Тому колпак надеть пора.

Глупец, кто, внемля голос божий:

«Спеши, чтоб не взыскал я строже,

Исправься, грешный путь забудь!» —

Сам не спешит на правый путь:

Мол, нынче неохота, лень,

Живу, мол, не последний день, —

Исправлюсь завтра. Кра, кра, кра!

А доживет ли до утра?

Дурак себя же мучит тяжко,

И все отсрочка, все оттяжка!

А грех и глупость — тут как тут —

С весельем рядышком идут.

Клянется часто сын заблудший:

«Уж завтра-то я стану лучше!»

Но это «завтра» никогда

Не наступает, вот беда!

Как снег растаявший, как дым,

Заветный день неуловим.

И только одряхлев, глупец

В то завтра вступит наконец,

Расслаблен, немощен уже,

С тоской раскаянья в душе.

Спеши сегодня лучше стать —

Не будешь завтра так страдать.

Звучало нынче божье слово,

А прозвучит ли завтра снова?

Кто исправляться завтра любит

И все грешит, тот душу губит.

Кто охранять стрекоз возьмется

Иль воду наливать в колодцы,

Пусть за женой следить берется.

День-два хороших, сто плохих

У глупых стражей жен своих.

Коль истинно честна жена,

За нею слежка не нужна,

А коль жена блудлива, лжива,

То своего добьется живо.

Какой ни учреди надзор,

Возьми все двери на запор,

Ставь караульных у ворот, —

Она всех за нос проведет.

И в башню заточи, иная

Родит младенца, как Даная.

А Пенелопу — без надзора —

Хоть осаждали ухажеры,

Но мужу двадцать лет она,

В разлуке с ним, была верна!

Кто знает, что наверняка

Ни разу не бывал пока

Женой обманут, что жена

Заботлива, добра, нежна,

И не боится он измены,

Тот истинно супруг блаженный.

Хоть будь красавицей жена,

Но если дурой рождена,

С ней, как с глухой кобылой, мука:

Как ни причмокивай, ни нукай, —

Пошел на ней пахать, — бог мой! —

Бороздки ни одной прямой!

Жена, что служит всем примером,

К таким привержена манерам:

Глаз на мужчину не поднимет,

Словца любезного ни примет,

Боясь, что льстивый хват-угодник —

Злой волк в овечьей шубе — сводник…

Париса некогда сама

Елена не сведи с ума,

Дидона не прельстись Энеем, —

Судьба была б добрей к обеим!

Где смотрит муж сквозь пальцы, там

Жену с чужим он сводит сам:

Там кошке смех и плач мышам.

Хоть любодействуй в наши дни,

Хоть походя кого толкни, —