Ирина Одоевцева - Собрание стихотворений Страница 9

2. «Помурлычь, Королевна-Краля…»

Помурлычь, Королевна-Краля,Уложив на макушке ушки,Помурлычь на моей подушке,Отгони болезнь и печали.

С каждым вздохом глотаю бритву,Ненавижу Блеза ПаскаляЗа его дурную молитвуОб использовании болезни.Что болезни еще бесполезнейИ бессмысленнее страданья?

«До свиданья, ночь! До свиданья!»Как шальные, кричат петухи.

В этот час таинственно-ранний,В час ненужных воспоминанийЗаклинаю страданье — исчезни!И чтоб мне простились грехи,Превращая болезнь в стихи.

3. «Вам надо уехать в Египет…»

– Вам надо уехать в Египет —Вам вреден Париж весной,Вам это совсем не по силам.

Ах, доктор, старик смешной!За окнами дождик сыплетС упрямою косизной.Как скучно лежать одной…

… А ласточки в теплом ЕгиптеВ шуршанье стотысячекрылом,С мечтою на каждом крылеНа север готовы лететь,И Нил плодотворным иломРазлился на целую треть.

– О, любите меня, любите,Удержите меня на земле,О, любите меня, любите,Помешайте мне умереть!

4. «Вот палач отрубил мне голову…»

Вот палач отрубил мне голову,И она лежит на земле.И ни золотом, и ни оловом…Кончен спор о добре и зле.И теперь уже, плачь не плачь,Не пришьет головы палач.

Посмотри, какая красивая,Косы черные, как смоль,А была гордячка спесивая,Презирала бедность и боль.

Только как же… Позволь, позволь.Если это моя голова,Как могла я остаться жива!И откуда черные косыИ глаза лукаво-раскосые?И какая же я гордячка?

Вьются вихри. Несется конница,Пол вздымает морская качка,В лоб стучится, в сознанье ломитсяБалаболка — ведьма — бессонница

— Надоела! Которую ночь…Убирайся отсюда прочь!

Убирайся. Все это бред —Уголек, залетевший из ада,Лепесток из райского сада,Никакой головы здесь нет.

Никакой головы. Ничего.Беспощадно метет метелка,Полнолунным светом звеня,Выметая в пространство меня.

Дверь распахнута в праздничный зал,Сколько там позолоты и шелка,И гостей, и цветов, и зеркал!В зеркалах отражается елкаОттого что всегда Рождество —Вечный праздник на Божьем свете.

В хороводе кружатся дети.Кто же я? Одна из детей? Снова детство.Как скучно…А еслиЯ одна из старушек гостей,Прапрабабушка в шелковом кресле…

— Замолчи, замолчи, балаболка.Замолчи, не трещи без умолка!Ты же видишь прекрасно: я — елка.Я вот эта елка зеленая,Блеском свечек своих ослепленная.Как волшебно…Как больно…Огонь.

5. «Подушка, тетрадь, чернила…»

Подушка, тетрадь, чернила,Жасмин и солнце в окне.Ленора, Сольвейг, Людмила,Русалка на лунном дне.

… О том, как я жизнь любила,Как весело было мне.О том, что моя тоскаТяжелее морского песка…

6. «Я все понимаю и слышу…»

Я все понимаю и слышуНе хуже, чем кто другой:Вот падает снег на крышу,Бубенчик поет под дугой —

И мчатся узкие санкиВдоль царственно белой Невы.… Потом я жила на ЗванкеВ гнезде у вдовой совы.

О том, что было когда-то,Мне лучше не помнить совсем —Глазастых собак и солдатаИ дочек. Их было семь.

Ах, дочки мои — цветочкиВ сияющем райском саду(…А вдруг они тоже в аду?..)

Довольно! Дошла я до точкиВ беспамятстве и бредуИ дальше, нет — не пойду.

Пожалуйста, сердце, не охайИ воздуха не проси —Пойми, что не так ведь и плохоС тобой нам в Монморанси.

7. «В окнах светится свет аптеки…»

В окнах светится свет аптеки,Цвет зеленый — надежды цвет,Мой пушистый зеленый плед.Закрываю, как ставни, веки.Может быть это счастье навеки,А совсем не жар и не бред.

Разбиваются чайки о снасти,Разбиваются лодки о льды,Разбиваются души о счастье.Расцветают крестами сады,Далеко до зеленой звезды…Как мне душно.Дайте воды…

8. «Над зеленой высокой осокой скамья…»

Над зеленой высокой осокой скамья,Как в усадьбе, как в детстве с колоннами дом.Возвращается ветер на круги своя,В суету суеты, осторожно, с трудом.

Возвращается ветер кругами назадНа пустыню библейских акрид и цикад,На гору Арарат, где шумит виноградИудейски картаво. На Тигр и Евфрат.

Возвращается ветер, пространством звеня,На крещенский парад, на родной Петроград,Возвращается вихрем, кругами огня…

— Ветер, ветер, куда ты уносишь меня?

9. «Началось. И теперь опять…»

Началось. И теперь опятьДважды два не четыре, а пять.

По ковру прокатился страхИ с размаха о стенку — трах.Так, что искры посыпались вдругИз моих протянутых рук.

Все вокруг двоится, троится,В зеркалах отражаются лица,И не знаю я сколько их,Этих собственных лиц моих.

На сосну уселась лисица,Под сосной ворона стоит.Со щитом. На щите. Нет, щитНа вратах Цареграда прибит.

Как в лесу сиротливо и сиро,До чего можжевельник сердит!

Бог послал мне кусочек сыра,Нет, совсем не мне, а вороне,Злой вороне в железной короне,Значит ей, а не мне повезло.

Но лишившись царского трона,Трижды каркнула злая воронаПролетающей тройке назло.Кучер гикнул. Взметнулись кони.Берегись! Сторонись, посторонний!Сном и снегом глаза занесло.

Соловьиная трель телефонаВдруг защелкала звонко:

— Алло… —

Сразу все в порядок пришло.Из прозрачно-зеркального лонаНереальность скользнула на дно,Там где рифмы коралловый риф,Там где ритмов отлив и прилив,Там где ей и лежать суждено.

Легкий месяц сияет в эфире,Уводя облаками на юг.Лампа светит уютней и шире,Образуя спасательный круг.

И теперь, как повсюду в мире,В эмигрантской полуквартиреДважды два не пять, а четыре.

Значит кончено. Спать пора.Спите, спите — без снов — до утра.

«Дождь шумит по грифельной крыше…»

Дождь шумит по грифельной крыше,Еле слышно скребутся мышиТам внизу этажом пониже —Очень много мышей в Париже…

Снова полночь. Снова бессонница,Снова смотрит в мое окно(За которым дождь и темно)Ледяная поту сторонница.

Как мне грустно… Как весело мне!Я левкоем цвету на окне,Я стекаю дождем по стеклу,Колыхаюсь тенью в углу,Легким дымом моей папиросыОтвечаю на ваши вопросы —Те, что вы задаете во сне.О вчерашнем и завтрашнем дне.

«В этом мире, слезами воспетом…»

В этом мире, слезами воспетом,С каждым зверем и каждым предметомОщущаю я братство-сестричество,Неразрывное с миром родство.Но не знаю сама отчего,Хоть и странно сознаться мне в этом,Мне роднее всего электричество.

Я одна по аллее идуВ черном, пышном приморском саду.Искрометно, как смех истерический,Рассыпается свет электрический,Лиловея, как роза на льду.Нет, пожалуй еще лиловей,Как над розой поет соловейИсступленно, в небесном аду.

«Средь меланхолических ветвей…»