Илья Эренбург - Стихотворения Страница 9

2. «Она была в линялой гимнастерке…»

Она была в линялой гимнастерке,И ноги были до крови натерты.Она пришла и постучалась в дом.Открыла мать. Был стол накрыт к обеду.«Твой сын служил со мной в полку одном,И я пришла. Меня зовут Победа».Был черный хлеб белее белых дней,И слезы были соли солоней.Все сто столиц кричали вдалеке,В ладоши хлопали и танцевали.И только в тихом русском городкеДве женщины как мертвые молчали.

3. «Прошу не для себя, для тех…»

Прошу не для себя, для тех,Кто жил в крови, кто дольше всехНе слышал ни любви, ни скрипок,Ни роз не видел, ни зеркал,Под кем и пол в сенях не скрипнул,Кого и сон не окликал,Прошу для тех — и цвет, и щебет,Чтоб было звонко и пестро,Чтоб, умирая, день, как лебедь,Ронял из горла серебро,Прошу до слез, до безрассудства,Дойдя, войдя и перейдя,Немного смутного искусстваЗа легким пологом дождя.

1945

«Я смутно жил и неуверенно…»

Я смутно жил и неуверенно,И говорил я о другом,Но помню я большое дерево,Чернильное на голубом,И помню милую мне женщину,Не знаю, мало ль было сил,Но суеверно и застенчивоЯ руку взял и отпустил.И все давным-давно потеряно,И даже нет следа обид,И только где-то то же деревоЕще по-прежнему стоит.

1945

Статуя Афродиты

Он много знал, во имя богаОн суетных богов ломал,И все же он душою дрогнул,Когда тот мрамор увидал.Не знаю, девкой деревенскойИль домыслом она былаИ чья догадка совершенствоИз глыбы камня родила,Но плакал, как дитя, апостол,Что слишком поздно увидал,Зачем он был на землю посланИ по какой земле ступал.Давно тот след на камне стерся,И падал снег, и таял снег.Но вижу я — к тому же торсуВ тоске подходит человек,И та же красота земнаяВдруг открывается ему,И смутно слезы он роняет,Не понимая почему.

1945

«Ты говоришь, что я замолк…»

Ты говоришь, что я замолк,И с ревностью и с укоризной.Париж не лес, и я не волк,Но жизнь не вычеркнешь из жизни.А жил я там, где, сер и сед,Подобен каменному бору,И голубой и в пепле лет,Стоит, шумит великий город.Там даже счастье нипочем,От слова там легко и больно,И там с шарманкой под окномИ плачет и смеется вольность.Прости, что жил я в том лесу,Что все я пережил и выжил,Что до могилы донесуБольшие сумерки Парижа.

1945

«Чужое горе — оно, как овод…»

Чужое горе — оно, как овод,Ты отмахнешься, и сядет снова,Захочешь выйти, а выйти поздно,Оно — горячий и мокрый воздух,И как ни дышишь, все так же душно.Оно не слышит, оно — кликуша,Оно приходит и ночью ноет,А что с ним делать — оно чужое.

1945

«Умру — вы вспомните газеты шорох…»

Умру — вы вспомните газеты шорох,Ужасный год, который всем нам дорог.А я хочу, чтоб голос мой замолкшийНапомнил вам не только гром у Волги,Но и деревьев еле слышный шелест,Зеленую таинственную прелесть.Я с ними жил, я слышал их рассказы,Каштаны милые, оливы, вязы.То не ландшафт, не фон и не убранство,Есть в дереве судьба и постоянство,Уйду — они останутся на страже,Я начал говорить, они доскажут.

1945

1947–1958

«Во Францию два гренадера…»

«Во Францию два гренадера…»Я их, если встречу, верну.Зачем только черт меня дернулВлюбиться в чужую страну?Уж нет гренадеров в помине,И песни другие в ходу,И я не француз на чужбине,От этой земли не уйду,Мне все здесь знакомо до дрожи,Я к каждой тропинке привык,И всех языков мне дорожеС младенчества внятный язык.Но вдруг замолкают все споры,И я — это только в бреду, —Как два усача гренадера,На запад далекий бреду,И все, что знавал я когда-то,Встает, будто было вчера,И красное солнце закатаНе хочет уйти до утра.

1947

«К вечеру улегся ветер резкий…»

К вечеру улегся ветер резкий,Он залег в тенистом перелеске.Уверяли галки очень колко,Что растет там молодая елка.Он играл с ее колючей хвоей,Говорил: «На свете есть другое,А не только эти елки-палки,А не только глупенькие галки»,Говорил, что он бывал на Тибре,Танцевал с нарядными колибри,Обнимал высокую агаву,Но нашлась и на него управа.Отвечала молодая елка:«Я в таких речах не вижу толка,С вами я почти что незнакома,Нет у вас ни адреса, ни дома,Может, по миру гулять просторней,Но стыдитесь — у меня есть корни,Я стою здесь с самого начала,Как моя прабабушка стояла.Я не мельница. Зачем мне ветер?У меня, наверно, будут дети.На мои портреты ротозеиСмотрят в краеведческом музее».Вздрогнули деревья на рассвете —Это поднялся внезапно ветер,И завыла на цепи собакаОттого, что ветер выл и плакал,Оттого, что без цепи привольно,Оттого, что даже ветру больно.

1948

«Был тихий день обычной осени…»

Был тихий день обычной осени.Я мог писать иль не писать:Никто уж в сердце не запросится,И тише тишь, и глаже гладь.Деревья голые и черные —На то глаза, на то окно, —Как не моих догадок формулы,А все разгадано давно.И вдруг, порывом ветра вспугнуты,Взлетели мертвые листы,Давно истоптаны, поруганы,И все же, как любовь, чисты,Большие, желтые и рыжиеИ даже с зеленью смешной,Они не дожили, но выжилиИ мечутся передо мной.Но можно ль быть такими чистыми?А что ни слово — невпопад.Они живут, но не написаны,Они взлетели, но молчат.

1957

«Ошибся — нужно повторить…»

Ошибся — нужно повторить:Ребенка учат говорить.К чему леса? К чему трава?Пред ним дремучие слова,И он в руке зажать готовДобычу дня — охапку слов.До смерти их не перечесть.А попугай — тот любит есть,А водолей — тот воду льет,И человек средь слов живет.Кто открывал, и кто крестил,И кто кого когда любил?Ведь он не нов, ведь он готов,Уютный мир заемных слов.Лишь через много-много лет,Когда пора давать ответ,Мы разгребаем груду слов —Ведь мир другой, он не таков.Слова швыряем мы в окноИ с ними славу заодно.Как ни хвали, как ни пугай,Молчит облезший попугай, —Слова ушли, как сор, как дым,Он хочет умереть немым.

1957

«Есть надоедливая вдоволь повесть…»

Есть надоедливая вдоволь повесть,Как плачет человеческая совесть.Она особенно скулит средь ночи,Когда никто с ней говорить не хочет,Когда подсчитаны давно балансыИ оттанцованы и сны и танцы,Когда глаза, в которых жизнь поблекла,Похожи на замызганные стеклаБольшого недостроенного дома,Где все необжито и все знакомо.Она скулит, что день напрасно прожитИ что никто не лезет вон из кожи,Что убивают лихо изуверыИ что вздыхают тихо маловеры.Она скулит, никто ее не слышит —Ни ангелы, ни близкие, ни мыши.Да что тут слушать? Плачет, и не жалко.Да что тут слушать? Есть своя смекалка.Да что тут слушать? Это ведь не дело.И это всем смертельно надоело.

1957