Александр Чехов - Тайны живописи Страница 11

Квартира без нее производила впечатление пустой — он сам не успел заметить, как привык к постоянному присутствию этой молодой женщины — теперь все было как-то не так, одиноко, брошено, безлюдно, по осеннему, хотя до осени было еще далеко — тот же диван, где они проводили ночи, тот же стол с печатной машинкой, она иногда печатала на ней всякую дребедень, то же кресло с высокой спинкой, те же книжные полки, которые он безнадежно забросил за последний месяц, даже пыль не протирал — все было тем же, стояло на своих местах, но сурово молчало и выглядело теперь, без нее, совершенно не жилым, как будто это была не квартира, а комната в музее — типичный быт рядового клерка в провинциальной России конца 20-го века. Он присел на корточки перед шкафом, засунул руку глубоко-глубоко в его чрево и выудил из груды одежды красную картонную папку. Сценарий. Тесемка завязана слишком туго, бантиком — он никогда так не делал, просто перехлестывал несколько раз. Подозрения оправдывались. Миша расшнуровал папку, вынул кипу отпечатанных листов, просмотрел их быстро, затем по одному разложил на полу перед собой, словно карточный пасьянс. Листов оказалось ровно тридцать, хотя теперь это, наверное, уже не имело значения.

Небо к вечеру сильно потемнело, а ночью налетел ураган. Неожиданно грозно завыл ветер, нещадно сгибая несчастные, брошенные на его произвол деревья, поднимая в воздух тучи пыли и мелкий мусор. Хлопнула не запертая форточка, бумаги, оставленные на столе разлетелись во все стороны. Миша не спал — он вскочил вовремя, быстро справился с непослушным окном, собрал листы и снова лег на диван. Погода за окном продолжала буйствовать — ломались ветки, обрывались электрические провода, электронные часы, последний источник слабого света, мигнули прощально и погасли. Остались только темнота, ветер и дрожащие от напряжения стекла.

К утру все стихло. Еще дул ветер, но уже не тот, тихий, спокойный, еще гнущий, но ничего уже не ломающий, обычный ветер Среднерусской возвышенности, рабочие городских служб в оранжевых жилетах деловито собирали в грузовики обломанные ветви и натягивали провода, на несколько минут из-за туч даже выглянуло Солнце. По дороге на работу он прошел мимо цирка шапито, бывшего цирка — он оказался, как говорили, почти в самом эпицентре, ураган снес штанги, поддерживающие шатер по периметру, и теперь цирк напоминал большой, полуспущенный, бесформенный воздушный шар, привязанный к земле, синий брезент которого колыхался и хлопал на ветру, вздыхая, как большое умирающее животное. Вагончик с клоуном остался на месте, ему ничего не сделалось, и нарисованный клоун по прежнему улыбался своей загадочной знакомой веселой и в тоже время немного грустной улыбкой.

21

Помещение, заполненное декорациями. На первом плане — декорации древнего Рима. В комнате включается свет, туда вбегают Сергей и Марина. Сергей начинает ее раздевать.

Марина. Здесь?

Сергей. Почему бы нет? Тебя что-то смущает? Посмотри вокруг. Здесь можно устроить хорошую оргию. Ты любишь оргии?

Марина. Обожаю!

Они занимаются любовью. После того, как все кончилось, она немного отстраняется от него и поправляет помятую одежду.

Сергей. Мне начинает нравиться этот спектакль.

Марина. Мне тоже. Здесь немного пыльно.

Сергей. Не беда. Я, кажется, начинаю понимать, зачем он затеял всю эту комедию.

Марина. Зачем же?

Сергей. А зачем обычно затевают комедии? Чтобы посмеяться.

Марина. Над нами?

Сергей. И над нами тоже. Мы играем без зрителей, в пустом зале. Это хорошо. Это значит, что мы не хотим аплодисментов, мы не паясничаем, мы не работаем на публику, мы работаем только на себя, мы забыли собственные имена, все, что вокруг, мы живем только придуманными образами. Чистое искусство, какое оно есть. Это он хорошо придумал. Только он хотел слюнявых разговоров, а я хочу действия.

Марина. Ты сказал, что у тебя есть план.

Сергей. Ты — мой план, дьяволица моя.

Марина. Я серьезно.

Сергей. Я тоже. Вся интрига крутится вокруг тебя. Мы же актеры. Мы изображаем чувства. Ты можешь сейчас заплакать?

Марина. Могу.

Сергей. А тебе хочется?

Марина. Нет. Сейчас мне хорошо. Но если нужно…

Сергей. Вот! Мы знаем, что такое человеческие эмоции, потому что умеем вызывать их по желанию. По желанию мы можем радоваться или грустить, страдать или быть счастливыми. Это всего лишь игра, и я просто хочу довести ее до логического конца. Я хочу вызвать сильные эмоции, я хочу познать крайности, любовь и ненависть, добро и зло.

Марина. «И вы будете как боги, знающие добро и зло.»

Сергей. Нет, боги ничего не знают, они бестелесны, холодны, слишком абстрактны. Мы будем круче, мы будем как человеки! Земные, страстные, любящие, ненавидящие. Мы покажем человеческое, истинно человеческое! Ты не против?

Сергей хватает ее за одежду и притягивает к себе.

22

Ничего необычного — сначала чиркаешь спичкой, вспыхивает сера, маленький взрыв, треск, пламя во все стороны, затем горит дерево — медленно и скучно, оранжевым, с синевой по краям огнем, ты подносишь спичку к конфорке, наклоняя головкой вниз, чтобы она не погасла, затем пускаешь газ. Ставишь чайник. Достаешь чашки. Завариваешь чай. Ничего необычного. Все как всегда.

Погода, кажется, безнадежно испортилась, хотя еще только начало августа. Небо заволокли серые тучи, пришедшие c юго-запада, все утро нудно и мелко лил холодный дождь, к обеду он прекратился, но сейчас, вроде бы, готов был пойти снова. На улице было тихо — редкие прохожие проскальзывали неуловимо по тротуару под окном его кухни, да пара легковых машин, может быть, прошелестят шинами за всю субботу, и все. Ни бегающих, орущих детей, ни шумных компаний, пенсионерка из квартиры снизу выгуливала своего похожего на крысу маленького старого, но порой очень голосистого пса неопределенной, какой-то комнатной породы, отпускала его, а когда оно исчезало в ближайших кустах, звала тоненьким голоском: «Ке-е-е-ша! Ке-е-е-ша!». Этот зовущий голос раздавался и сейчас. Миша налил себе чаю и прошел по короткому коридору в комнату. В печатную машинку, как всегда, был заправлен чистый лист — нужно было начинать новую сцену, а на это не было сейчас ни сил, ни вдохновения. Он поставил чашку на стол, прошелся по комнате несколько раз, пытаясь зацепиться за ускользающие мысли, поймать что-то цельное, что можно было развить и продолжить, но безуспешно. Она ушла, растворилась, исчезла, как и подобает нимфе, приворожив и бесследно, без объяснений, без записок, без видимых причин растаяв в воздухе, что дальше? Что? Сергей должен был, по сюжету, придумать что-то яркое, необычное, нечто, что вписывалось бы в общую идею, но что именно — Миша терялся уже не первый день, он просто не мог сосредоточиться и поймать образ, тему очередного диалога — то, что раньше у него всегда хорошо получалось. Что это за странная игра, и какова ее цель? Чем все должно закончиться? Все меньше он находил в себе желание и силу воли искать ответы на эти вопросы. Он прошелся по комнате еще раз, от угла до угла было ровно семь шагов, затем подошел к окну, но ничего нового там не увидел — все то же серое небо, больные тополиные ветви, палисадник, белая трансформаторная будка и красная стена новостройки чуть дальше.

На следующий день, в воскресенье, он пошел к Андрею. Оли не было, она нашла себе работу на выходные, и они сидели вдвоем в гостиной, в которой по обыкновению царил художественный, творческий беспорядок, множество вещей было разбросано везде, на них просто не обращали внимания. Андрей достал где-то кассету с последним фильмом Антониони, и они посмотрели ее — пять любовных истории, облака и тишина.

— М-да… — вздохнул Андрей, — Хорошее кино. Ну что, как у тебя?

— Никак.

— Затык?

— Вроде того.

— Ну ничего, бывает, — в голосе Андрея сквозила добродушная покровительность, — А ты думал, это будет легко? Не все так просто в датском королевстве. Если ты хочешь написать что-то стоящее, тебе нужно научиться видеть все целиком, как бы со стороны. Поднимаешься в воздух и видишь все события с высоты птичьего полета, везде и во все времена. И тогда понимаешь, что, как и почему, и главное, что дальше. Только это не просто. Мне тоже это не всегда удается.

— Дело не в этом, — замялся Миша, — Мне просто не нравится то, что выходит. Все зашло куда-то не туда. Не так, как я хотел. Я понимаю, что надо что-то переделать, изменить, а возвращаться назад не хочется. Не могу. Все заново… Нет. И потом… Тут личное.

— Ясно, — кивнул Андрей, — Не хочешь, не говори.

— Ты помнишь Лену? Она уехала к родителям. Уехала, ничего не сказав, даже записки не оставив, тетка ее сказала, что на неделю, уже две прошло, больше даже, а ее до сих пор нет.