Игорь Срибный - Берендеев лес

 БЕРЕНДЕЕВ ЛЕС

Не отступлю в любви я и в молитве.

Господь, мы достояние твое!

Даруй победу правым в страшной битве!

Жизнь кончилась - настало житие...

Вместо эпиграфа...

               Наши мертвые не исчезают,               А живут они в женской груди,               С неба снегом они прилетают.               Ни надежды, ни смерти не жди…  Запоёт, полыхнет золотая заря, Небо вспыхнет бушующей страстью своей! Слушай голос воды, слушай голос огня… В тихом ветре услышишь ты ропот ветвей: Это пращуров наших дыханье.               Наши мертвые не исчезают,               А таятся незримо в тенях…               Души предков над нами витают,               Повторяясь, как  капли в дождях.            Слушай голос огня, слушай голос воды. Слушай вздохи деревьев - шуршанье ветвей. В луже тень застывает пластинкой слюды… Не отрекайся от древних своих корней: Это пращуров наших дыханье               В детском плаче, в мерцающих углях               И в березках, плачущих тихо,               И в летящих ветром конях,               И в кормящей щенков волчихе…

 Слушай голос воды, слушай голос огня. Слушай скрежет и стенанье голых скал… Им дарован Свет немеркнущего дня - Так выходит из начала всех начал:            Это пращуров наших дыханье….               Не таятся они под землей,               А трепещут в пылающем пламени,               За своей божественной броней               Они плачут о наших страданиях…

                          Игорь Срибный

Глава 1

                   Степан шел долго. Уж и луна сменилась дважды, поменяв узкий бледный серп на огромное, сребром сияющее ночное солнце. И зной лета красного стал потихоньку сменяться холодом ночным, да прохладой ласковой утренней…  А он все шел, пересекая реки, леса и овраги…

                   В пути Степан питался только дарами земли – земляникой, ежевикой, малиной, дикой грушей  да пил сладкую воду ключей, бьющих из-под земли и из каменьев скальных.

                   На исходе второго месяца своего долгого странствия, утром ранним, прохладным и чистым, песнями ранних птах наполненным, за Онегою-рекой он вышел к лесу, именуемому в народе Берендеевым. Степан облегченно вздохнул и, осенив грудь крестным знамением, отправился искать скит монаха-отшельника Мефодия.

                   Лес встретил его настороженной тишиной и сумрачным тихим светом, с трудом пробивающимся сквозь плотный лиственный свод. Лес был стар и дремуч. Глаз не видел привычных в других лесах тропинок, путниками протоптанных, и троп звериных, и оттого казался диким, злым и необитаемым.

                   Памятуя казацкую выучку свою, Степан выдернул из-за веревки, служившей ему поясом, топор и стал делать зарубки по пути, чтобы заблукавши ненароком, дорогу назад найти. Шел Степан по наитию, размышляя, что путник любой, к монаху направляющийся, должен путь к его скиту найти, с какой бы стороны в лес ни вошел…

                   Преодолев бурелом и испив водицы из ключа лесного, студеной до ломоты зубовной, вышел ходок неожиданно на поляну малую, где и увидал сруб бревенчатый с острым куполом-маковкой, крестом восьмиконечным увенчанный. У двери, под навесом из тёса лежал огромный волк, внимательно глядя на Степана желтым безжалостным глазом. Степан, в свое время прошедший обряд посвящения, знал, что волк не тронет его, чувствуя Своего, и смело направился к срубу. Волк лениво встал и отошел  в сторонку, освобождая путь человеку. Степан отворил скрипучую дверь, висевшую на петлях из крепкой кожи быка, и заглянул внутрь. Обстановка скита была убога: низкий стол, сбитый из крепких досок, два табурета да лавка, накрытая овчинным полушубком. В углу теплилась лампадка под ликом Спасителя… Но пол земляной был выметен чисто, печурка небольшая, глиной обмазанная, выбелена известью, а пучки трав лесных, по углам развешанных, наполняли скит запахами полынно-пряными сладостными.

                   Затворив дверь, отошел Степан к навесу из жердей, стоящему у края опушки, присел на чурбак у стола и приготовился к долгому ожиданию...

                   Однако отшельник явился очень скоро, неслышно выйдя из лесу за спиной Степана. Не забылась годами замешиваемая в кровь воинская наука, и Степан, почуяв опасность, резко вскочил с чурбака, развернувшись к лесу. Правица его цепко за топорище ухватилась, помимо воли его.

                   Старец Мефодий – древний, волосами белыми до плеч да бородою ниже пояса заросший, цепким взглядом фигуру Степана объял, будто раздел... И глаз его не отпуская из своих очей, словно озер лесных изумрудно-голубых, бездонных и всепроникающих, молвил:

                   - Доброго здоровья тебе, человече Божий. С добром али со злом явился ты в места сии благословенные?

                   - Разве идут к тебе со злом, Святой человек? Разве не несут к тебе горе свое да тоску великую? Разве не идут с надеждою?

                   - Всяко бывает, добрый человек. Всяко… Иной и со злобой приходит, не понимая того, что зло душит его, душу ненавистью разрушающей сжигает. Вот и ты, сыне, рано явился пред мои очи…

                   - Как же рано, святой Отец? Отчего ты решил, что рано?

                   - Пойдём-ко, человече, помолимся пред образами, потом уж беседой да трапезой займёмся.

                   Старец направил свои стопы к срубу, и Степан отправился за ним следом.

                   Преклонив колена перед образами, они помолились – каждый о своём.

                   Ступив под навес, старец тихо сказал:

                   - Да ты присядь, присядь. Вот, отведай медку лесного да ягоды-малины. С устатку медок зело помогает. Силушку, в дороге дальней растраченную, восстанавливает. А ты долго шел. – Старец развернул на столе котомку свою холщовую, в коей жбан с медом диких пчел оказался и туесок берестяной с ягодами крупными. – Перекусим, чем Бог послал…

                   Потом долго сидели в прохладе под навесом, подставив лица ласковому ветерку.

                   Степан украдкой взглянул на отшельника. Тот сидел молча, устало смежив веки, молитвенно сложив руки на груди, и, казалось, дремал…