Джулия Баумголд - Алмаз, погубивший Наполеона

Джулия Баумголд

«Алмаз, погубивший Наполеона»

Посвящается Питу Хэмилл и самым близким — Норме Баумголд, Эварду Коснеру и Лили Дж. Коснер

От автора

Это подлинная история бриллианта «Регент» начиная с года 1701, когда он был найден в Индии, и по 1887 год, когда он был передан в Лувр. Рассказчики — некто Авраам, человек, которого не существовало на свете, и писатель, отправившийся в 1815 году в ссылку вместе с Наполеоном, граф Эммануэль де Лас-Каз, чьи записки я переработала. Сами события и их хронология истинны и основаны на достоверных источниках, но все же это — художественное произведение, и в нем есть место вымыслу. Диалоги и изречения действующих лиц сочинены мной либо заимствованы из книг и документов.

ЧАСТЬ I

1

МОЙ ПРОМАХ И К ЧЕМУ ОН ПРИВЕЛ

Шестнадцатого октября 1816 года, на ужасном острове Святой Елены, среди пустынных вод южной части Атлантического океана, стригли волосы императору. Волосы сыпались на пол, и я ждал удобного случая. Император сидел и как будто не сводил глаз с портрета Римского короля,[1] изображенного верхом на овечке. Сантини, цирюльник, прикрыв полотенцем императорский зеленый сюртук, держал ножницы на весу. В открытое окно проникал обычный вечерний запах чего-то тропического и сочного.

И вот к моим ногам упала большая прядь волос. Я наклонился, схватил ее и сунул в карман.

— Что это вы делаете, mon cher![2] — спросил Наполеон.

— Ничего. Я всего лишь обронил кое-что, сир.

— И вы тоже, Лас-Каз? — сказал он, подавшись вперед, и ухватил меня за ухо. Щипок был несколько крепче обычного, но, как и все остальные люди императора на острове, я научился не морщиться. Все мы уже начали разбирать его на реликвии, он это знал и почти смирился с этим. Однако, так или иначе, мне надлежало попытаться отвлечь его от моего промаха.

По странному свойству ума, который в моменты паники отключается и отпрядывает вспять к какому-нибудь случайному моменту в прошлом, я вдруг вспомнил разговор, состоявшийся у нас еще в летнем домике. В тот день я обнаружил миниатюру, на которой он был изображен в мундире первого консула, и тогда я спросил, что сталось с крупным бриллиантом на его шпаге — со знаменитым камнем, известным под именем «Регент». Тогда он собрался было ответить, но нас прервали. И вот теперь я вновь спросил его, что сталось с этим бриллиантом.

— Это попытка отвлечь меня? Вижу, вы покраснели, — проговорил император, внезапно передвинувшись и скрестив ноги. В тот вечер он был в обычных своих белых панталонах из мягкой кожи со штрипками, замаранных чернилами на кармане, в том месте, о которое он вытирает перо.

— Сир, умоляю вас, не надо шевелиться, — взмолился Сантини.

Сырой ветер подхватил пряди бесценных волос.

— Камень забрала императрица, и больше я его не видел, — сказал император. — Всем, кто им владел, он приносил несчастье. И мне следовало бы учесть происхождение этого камня. На свет Божий его извлекла семья моего врага Питта.

Он замолчал. Сантини закончил и тщательно смел волосы с пола. Он завязал их в кусок полотна и ушел, оглянувшись на меня с видом злобно-торжествующим. По полу возле серебряного умывального столика пробежала крыса.

— Бриллиант назвали в честь регента, распутника, воспитанного в разврате, — продолжил император. — Но ведь это вы, monsieur le Conte,[3] наш историограф.

— И вправду можно подумать, что на этом камне лежит проклятие, — заметил я.

— Что такое проклятие? Это всего лишь попытка объяснить дурные поступки людей, — ответил он. — Раздоры — вот что приносил этот бриллиант своим владельцам, раздоры и безумие. Все члены семьи Питта были безумны. Когда-то я полагал, что он приносит удачу; тогда он стал моим талисманом. Человек всегда готов пуститься в погоню за чудесным, бросив то, что лежит рядом, и бежать за вымыслом.

— Что сталось с «Регентом»? — не отступал я.

— Это долгая история. Отворите дверь, выйдем, подышим воздухом, которым одарил нас Творец.

Мы вышли из комнаты, занавеси в которой уже обратились в лохмотья. Пять портретов его сына, Римского короля, стояли на камине серого дерева, рядом висели часы на цепочке, сплетенной из волос последней императрицы.

— На этот раз стрижка была не слишком удачна, не так ли? — сказал он, потирая голову, когда мы проходили мимо зеркала, уже покрывшегося пятнами и помутневшего от непогоды.

В той комнате, где я обычно пишу под его диктовку (потому я и назову эти записки «Мемориал Святой Елены»), большие помятые карты, развешанные на стене, трепетали, будто хотели сорваться с булавок с ярко окрашенными головками, которыми были пришпилены. Он взял бильярдный кий, служивший ему и тростью, и мерилом, и мы вышли в уже темнеющий сад. Часовые тут же подняли желтый флаг, означающий, что император покинул дом, и немедля явился один из английских «псов».

Император взял меня под руку.

— Вы жаждете знаний. Вы всегда стремитесь узнать происхождение вещей, — сказал он.

Император был прав. Мною уже овладело сильнейшее любопытство, стремление выяснить все об этом бриллианте с его шпаги, об алмазе чистейшей воды размером с небольшую спелую сливу. «Регент» был первым алмазом Франции, «национальным бриллиантом». Я вспомнил о королях, которые носили его, и тут мне пришло в голову, что хроника этого старинного драгоценного камня может стать историей нашего народа, нашей утраченной Франции, историей того, как мы оказались здесь, на этом острове. Смогу ли я узнать историю этого камня и рассказать о нем?

— Я помогу вам, — сказал император.

Под ногами похрустывали выбеленные останки моря, некогда покрывавшего эту часть острова, — острые, как бритва, раковины, трубочки, из которых давно ушла жизнь, серебристые груды, принесенные сюда издалека. Вдали зеленые облака оседали на пик Дианы. Мы дошли до искрошившейся черной скалы, обуглившейся расселины и лощины — то были остатки кратера. Один из «псов» по-прежнему следовал за нами.

— Я готов рассказать вам свою часть истории бриллианта — с того момента, как он впервые оказался у меня, и до побега Луизы, — сказал император, схватив меня за руку с такой силой, что стало ясно — на ней появится очередной синяк.

— Я привез сюда все бумаги, касающиеся императорских драгоценностей, и могу доказать, на каком основании они принадлежат мне. Некоторые и них все еще лежат в моих сундуках, хотя все так расхищено, что я и сам уже не знаю, что у меня есть, а что утрачено. Когда-то у меня были записи о ворах, похитивших эти драгоценности, и даже множество бумаг от предков Питта in Engleesh.[4]