Мэри Стюарт - Принц и паломница Страница 10

И впрямь город был заполнен паломниками по самые пределы, которые с каждым годом все раздвигались. Все улицы вокруг храма изобиловали постоялыми дворами, странноприимными домами и монастырями, где паломники проживали в той или иной мере роскоши или суровой простоты. Алиса и ее отец были удачливее многих: еще в первый свой приезд в Иерусалим Ансерус с женой останавливался у друзей, римлян, которые в прошлом имели отдаленное родство с ее семьей.

Когда сам Рим веком ранее пал под мечами готов, многим римлянам пришлось бежать с семьями; некоторые из них осели в Иерусалиме. Большинство процветало, возводя или покупая дома по лесистым холмам на окраине города. В одном из таких домов, недалеко от подножия Масличной горы, и жили Алиса с отцом.

Их хозяин Лентул был человек деловой, давал деньги под залог и зарабатывал, как поговаривали, целое состояние на недвижимости, покупая землю, заваленную битым камнем, и расчищая ее с тем, чтобы продать под застройку. Участвовал он, как говорили также, и в закупке партий священных предметов – не для того, разумеется, чтобы привлечь в город верующих, но для того, чтобы удовлетворить души уже прибывших. Щепы Истинного Креста, кусочки тростника, удерживающего губку с уксусом, шип из Венца, флаконы с каплей самого уксуса – эти чудесные реликвии все еще были доступны за определенную цену. Алиса, которой показали некоторые из этих предметов, глядела на них с искренним благоговением, но даже в пять лет не могла не задуматься над этим бесконечным потоком гвоздей и шипов, предлагаемых на продажу. Истинное чудо? Отец отмахнулся от ее вопроса не без неловкости и завел разговор о вере и символах, что, не в силах понять, она немедленно позабыла.

Не было нужды предостерегать девочку, как не преминул это сделать отец, от расспросов об этом: ей все равно не с кем было поговорить. Обоих сыновей Лентула, мужей взрослых и женатых, не было дома: один держал собственное дело в Акре, другой – в Массилии. Жена Лентула Матильда страдала подагрой и все дни напролет проводила в своих покоях, оставив дом на попечение престарелой четы евреев, которые держались особняком. У Алисы не было компаньонки ее возраста, к тому же все дни она проводила, посещая места паломничества и отправляя требы, и в постель ее отправляли вскоре после ужина. И потому Ансерусу и в голову не приходило, что ей может понадобиться что-то еще, чтобы заполнять свои часы, если он даже и задумывался об этом (чего, разумеется, поскольку Алиса была девочкой, не делал). Когда он думал о ней – а он был любящим отцом, – он предполагал, что его дитя получает наилучшую из возможных подготовку к жизни, которую ей предстоит прожить. Перед девушкой вроде Алисы лежало два пути: она выйдет замуж за подходящего человека по выбору отца и станет рожать ему детей или она пострижется в монахини и удалится в монастырь, чтобы стать целомудренной и святой невестой Христовой.

Каким бы набожным он ни был, герцог склонялся к первому пути для своей дочери. Его прекрасному небольшому поместью в Регеде с его розовым замком – Arx Rosea, как он звался на старых картах, – прикорнувшему в излучине реки Иден, однажды понадобится новый хозяин и наследник и, разумеется, внучка или две будут также весьма желанны. Если уж на то пошло, просто восхитительны. Так что иногда, глядя, как в церкви подле него юное лицо, подобное цветку, восторженно поднимается к Господу, он спрашивал себя, не толкает ли он ее – очертя голову и слишком рано – в объятия Церкви.

Ему не было нужды терзаться. Будь дитя не столь умно или обладай оно не столь богатым воображением, возможно, так бы и произошло. Но Алиса, хотя и безоговорочно верившая во все истории, прониклась верой, существовавшей на самом простом – и самом глубинном – уровне. Она с легкостью смогла принять святых апостолов, святых и самого Господа Иисуса, как людей, которые ходили по этому городу и творили здесь свои чудеса – волшебство они или символ веры, какая разница? – и которых вполне возможно будет встретить здесь когда-нибудь снова. Разумеется, Распятие имело место, но для паломников самым притягательным было Воскресение, счастливый конец, как в столь любимых Алисой сказках.

Сказочный Иерусалим окружал ее своей жизнью, возбуждал и вызывал любопытство. Здесь столько всего происходило, столько всего стоило посмотреть; тщательно орошаемые сады (подумать только, а дома вместо каналов дождь!); башни, где гнездились аисты и вокруг которых весь день щебетали и вычерчивали зигзаги ласточки; ящерицы и крохотные скорпионы, разноцветные птицы (пять за два фартинга?); верблюжата, семенящие за своими матерями по узким сукам, товары на продажу в лавках, целые улицы медников, ткачей с их коврами, продавцов тканей; дети, играющие в грязи; закутанные в бурнусы всадники на прекрасных лошадях.

А что же Иисус, который тоже так любил Иерусалим?

Однажды Он вернется сюда, пройдет по этим улицам, рассматривая новые постройки, проповедуя народу, останавливаясь поговорить с детьми; она только надеялась, что это случится, когда они с отцом будут здесь в паломничестве.

Случаев представится множество. Герцог, знала она, дал обет примерно раз в три года совершать паломничество ради спасения души.

И три года спустя, когда ей было восемь и она вернулась вместе с отцом в Иерусалим, это случилось.

Он появился в узком мощенном камнем переулке, тянувшемся за самой стеной сада.

Вилла Лентула располагалась на краю города, а за ней простирались поля – то, что здесь, в Святой Земле, называлось полями: участки каменистой земли, весной – с редкими травинками, немощными белыми и желтыми цветами, похожими на маргаритки, и красными анемонами, которые отец называл лилиями полей. Летом тут не было ни травы, ни цветов, и пастухи в поисках пастбищ уводили отары все дальше и дальше к горам.

Именно это и делал этот человек – в воображении Алисы уже Иисус. Он шагал по улицам города в окружении учеников, обращаясь к народу; он медленно продвигался по переулку, ведшему из города, и овцы льнули к его коленям. В одной руке у него был пастуший посох с крюком, а на плечах лежал ягненок, свешивавшиеся ноги которого он придерживал свободной рукой.

Добрый Пастырь.

Алиса узнала картинку, которую столько раз видела, хотя сам молодой человек очень мало походил на росписи и занавеси в церквях. Даже для восьмилетней девочки, в глазах которой тридцать – это уже почтенный возраст, а сорок – так просто дряхлость, этот человек казался молодым. Никаких светлых золотых волос и аккуратной маленькой бородки, никаких белых одежд и, уж конечно, никакого нимба. Просто худой юноша, темноволосый и темноглазый, и на щеках у него тень от трехдневной щетины, и одет он в коричневый кафтан, подпоясанный красной с узлами веревкой. Ноги его были босы.