Гарри Тертлдав - По воле Посейдона Страница 10

На всех ложах были раскиданы подушки.

Соклей опустился рядом со своим отцом на ложе, установленное рядом с ложем хозяев дома.

Лисистрат, будучи старшим, оперся на локоть в головах кушетки. Соклей возлег чуть ближе к изножью, так что его ноги свешивались с края. Он покрутил свою подушку, стараясь устроиться поудобнее. Это оказалось нелегко.

— Я не отношусь к любителям затейливых пирушек, — тихо сказал он отцу, — у меня уже немеет рука, и я каждый раз пачкаю едой одежду.

Лисистрат пожал плечами.

— Это обычай, а обычай…

— …царь всего, — закончил Соклей, цитируя Геродота, в свою очередь процитировавшего Пиндара.

Отец кивнул в знак согласия.

— Ладно, а где Клеагор? — спросил Менедем, когда единственное место на одном из семи лож осталось незанятым. — Снова опаздывает, как я погляжу.

— Клеагор опоздал бы даже на собственные похороны, — угрюмо сказал Филодем.

— Ну, случаются вещи и похуже, — заметил отец Соклея. — По правде говоря, я бы не отказался опоздать на свои похороны.

Со всех трех сторон незамкнутого треугольника, по периметру которого были расставлены ложа, в ответ на эту реплику донесся смех.

— Да, дядя, но готов поспорить: даже на своих собственных похоронах вы бы с нетерпением ждали замечательно приготовленной Сиконом рыбы и надеялись бы, что она не пригорит, — ответил Менедем.

И тут в андрон ворвался Клеагор.

Он передвигался бегом, как будто постоянно ужасно спешил, но каким-то образом ухитрялся повсюду опаздывать.

— Тысяча извинений, самых глубочайших извинений, — сказал он, вытирая пот со лба. — Очень рад оказаться здесь, очень-очень рад.

Задыхаясь, припозднившийся гость скользнул на ложе. Возможно, он и впрямь бежал всю дорогу от своего дома, что вовсе не пошло ему на пользу.

— Наконец-то ты прибыл, Клеагор! И я тоже рад, что ты сюда добрался. — Филодем говорил одновременно и приветливо, и раздраженно.

Клеагор в ответ смущенно улыбнулся.

Филодем повернулся к рабу, тревожно ожидавшему рядом с хозяйским ложем.

— Ступай на кухню и скажи Сикону, что мы начинаем.

Юноша поспешил прочь.

Мгновением позже в андроне появились другие рабы и поставили перед каждым ложем по низенькому небольшому столику. Рабы принесли также чаши с маринованными оливками и луком — кушаньями, с которых обычно начинался пир. Взяв правой рукой оливку, Соклей отправил ее в рот и, разжевав едкую мякоть, сплюнул в ямку на полу. Когда пир закончится и начнется симпосий, рабы уберут все объедки.

Следующей переменой был хлеб, его полагалось макать в оливковое масло. Как и все остальные, Соклей ел хлеб левой рукой.

Многоречивый торговец Ксанф сказал с ложа на дальней стороне андрона:

— А вы знаете — я-то знаю это наверняка, — что Кассандр убил Александра и Роксану? Убил обоих, скажу я вам, отослав их души прямиком в царство Аида. Они мертвы. Оба мертвы, мертвы, как соленая рыба, в этом нет никаких сомнений.

Это вызвало взрыв восклицаний у тех, кто еще не слышал новость. Восклицания заставили Ксанфа изложить все заново. Во второй раз он рассказывал дольше и, насколько разобрал Соклей, добавил кое-какие подробности. Остальные пирующие явно тоже это заметили, потому что быстро перестали задавать вопросы. Разумеется, это не помешало Ксанфу начать свою историю в третий раз.

Наклонившись к Филодему, Лисистрат спросил:

— Обязательно надо было его приглашать? — Он зевнул, прикрыв рот рукой.

Отец Менедема кивнул.

— К сожалению, обязательно. Я слышал от хорошо осведомленного человека, что у Ксанфа есть новые благовония, которые мы должны погрузить на «Афродиту». Думаю, он согласится мне их продать, так как его корабль плавает только по Эгейскому морю и не рискует отправляться в дальние походы на запад.

— Хорошо, — вздохнул отец Соклея. — Чего только не сделаешь ради прибыли.

Однако вскоре Ксанф замолчал: рабы внесли корзины с булочками, посыпанными маком, и блюда зажаренных целиком креветок.

— Опсон! — сказал кто-то благоговейно.

Соклей с отцом без труда ели из одного блюда, стоявшего рядом с их ложем; так же поступали и Менедем с Филодемом. Соклей брал креветок большим и указательным пальцами правой руки, а когда ел соленую рыбу, то пускал в ход также и средний палец. Он не мог припомнить, когда научился этим правилам: хлеб едят левой рукой, закуски — правой, свежеприготовленную рыбу берут одним пальцем, соленую — двумя. Но, как любой воспитанный человек, Соклей все эти правила знал. А вот что касается некоторых из пирующих, то весьма сомнительно, обладают ли они вообще хоть какими-то манерами. Неподалеку возлежали рядом два только что познакомившихся человека, и они, казалось, старались перегнать друг друга в поедании креветок.

Соклей наслаждался чесноком и пикантным сильфием из Кирены, которыми были приправлены креветки.

— Сикон снова превзошел самого себя, — сказал он Менедему, бросив пустую оболочку креветки после того, как полностью высосал из ее хвоста мясо.

Подали новые булочки, а в придачу — кальмара. Потом рабы принесли плоские ячменные хлебцы и куски угря, приготовленного в сыре с луком-пореем, чтобы придать кушанью остроту.

— Наш хозяин воистину царь щедрости! — провозгласил тучный Телеф.

Очевидно, он решил, что угорь — последняя перемена опсона. То же самое подумал и Соклей, который присоединился к аплодисментам, когда в комнату внесли еще и морскую собаку.

— Царь щедрости! — вновь закричал Телеф, и никто ему не возразил.

Некоторые пирующие оставили свой хлеб почти нетронутым, чтобы отдать должное опсону. Но Соклей не последовал их примеру: лакомства лакомствами, но хлеб для него являлся основным предметом трапезы. «Сократ бы это одобрил, — подумал он, — даже если бы ему досталось куда меньше рыбы, чем остальным».

Трапезу завершали сладкие печенья и сухие фрукты. Рабы принесли маленькие чаши с водой для ополаскивания пальцев, затем вынесли столы из андрона. Они вернулись, чтобы вымести с пола рыбьи кости, куски хлеба и прочие объедки.

Вернувшись, рабы также захватили с собой венки и ленты, дабы пирующие могли украсить головы. И только потом принесли неглубокие чаши для питья с двумя ручками, а вместе с ними — кувшины с вином, кувшины с водой, огромный кратер для смешивания содержимого этих кувшинов, черпак и сосуд для разливания.

Соклей наблюдал за этими приготовлениями к симпосию со странными смешанными чувствами предвкушения и ужаса. Винный океан Диониса мог стать таким же штормовым, как Посейдоново море.

Первую чашу вина на симпосии никогда не выпивали до дна, по крайней мере несколько глотков обязательно оставляли, чтобы выплеснуть их, совершив возлияние в честь Диониса. Менедем смаковал сладкое, густое, крепкое золотистое хиосское вино. Отдавать богу даже несколько глотков этого напитка казалось ему постыдным и расточительным, но он все же, подобно остальным пирующим, выплеснул остаток из чаши, совершив либатий, и пропел гимн в честь Диониса.