Николай Смирнов - Государство Солнца (с иллюстрациями В. Милашевского) Страница 10

Я не успел спросить, что это значит. Мы въехали в селение, и Сибаев высадил меня возле нашей избы.

Отец, конечно, нисколько не беспокоился обо мне. Он только выругался, что я не взял с собой постельного мешка и попортил сетку. Я так устал за день и исхолодался, что не стал подробно рассказывать о нашей охоте. Показал только шкурку и сейчас же лёг спать.

Ночью мне всё казалось, что кто-то ходит по нашей избе. Я даже слышал, как отец с кем-то разговаривал. Но усталость моя была так велика, что я накрылся шкурой с головой.

Только ближе к утру я услышал, как отец сказал:

— На Тапробане порох не нужен…

Я насторожился. Откуда отец знает о Тапробане. Сейчас же открыл глаза. То, что я увидел, необычайно меня поразило.

На полу, прямо против моей постели, сидел на корточках лекарь Магнус Медер и что-то старательно размеривал. Огонь плошки прыгал в стёклах его очков, и казалось, что глаза у него огненные. Спиной ко мне сидел отец и, очевидно, занимался тем же, чем и Медер.

Сначала я никак не мог понять, что они делают. Но потом я разобрал, что рядом с ними стоит наш сундук с порохом. Сундук был открыт, и отец время от времени зачерпывал порох тарелкой.

Теперь уже нетрудно было догадаться, чем они занимались: они делали ружейные заряды, сотни зарядов, размеривали порох и заворачивали его в кусочки рыбьих пузырей.

При чём тут Медер, важный человек в очках? Когда отец успел с ним познакомиться? Как согласился он пожертвовать своим богатством?

Эти вопросы возникли у меня сразу. Но я не смел встать, не смел спросить. Мне казалось, что отец убьёт меня, если я подниму голову.

И я пролежал молча, без сна, до тех пор, пока Медер не ушёл.

7. Я узнаю всё

Утром комната имела обычный вид. Сундук стоял под кроватью, и нигде не было заметно следов ночной работы. Можно было подумать, что приход Магнуса Медера и всё остальное я видел во сне.

Я решил поговорить с отцом начистоту. Дольше я терпеть не мог. Но как начать?

Отец принёс со двора котелок, набитый снегом, и, поставив его на огонь, начал подметать в избе. А я всё лежал на своей шкуре и всё думал: как начать?

Вода закипела. Отец заварил чай и закричал мне добродушно:

— Вставай, Лёнька, а то чай проспишь. Соболя-то, выходит, нынче не дёшевы. Ишь, как уходился!

Я поднялся во весь рост на моей постели и сказал дрожащим голосом:

— Зачем вы развешивали порох сегодня ночью? Я видел всё.

Отец даже головы не повернул, как будто я обращался к стенке. Я ждал ответа, не двигаясь. Отец подкинул дров в очаг, подул на огонь, повернулся ко мне. Он улыбался.

— Зачем мы развешивали порох? — повторил он мой вопрос очень спокойно. — Дело простое: мы все решили уехать отсюда, как начнётся весна.

— Куда уехать?

— На тёплый остров около Индии.

— В Государство Солнца?

Я сел на шкуру и некоторое время молчал. Потом поднялся опять.

— А я поеду?

— Да, конечно.

— А как же Нилов? Солдаты? Казаки?

— Чудак-человек… Для чего же десять лет я копил порох?

Дальше он рассказал всё по порядку. Уже больше недели составлен секретный совет, который руководит подготовкой побега. В совет вошли Хрущёв и Магнуc Медер, а из вновь прибывших — Беспойск, Панов и старик с седой бородой по фамилии Батурин. Самым главным в совете назначен Беспойск. Заговорщики поклялись хранить строжайшую тайну. За измену положена смерть. Отец рассказал мне всё это тихим голосом, радостно улыбаясь. Должно быть, он уже забыл свой неудачный побег из Нерчинска и теперь верил в удачу.

— Только вот что, Лёнька, — сказал он очень строго в конце. — Ни одна собака не должна знать об этом. Главное, Ваньке ни слова. А то он отцу проболтается, и тогда — конец. Если скажешь ему о заговоре, убью.

И он погрозил мне кулаком. Я понял, что он приведёт свою угрозу в исполнение, если я проболтаюсь. Но что мне было делать? Ванька вместе со мной уже догадывался о замышляемом побеге.

Оставалось одно: пойти к нему и убедить его, что никакого заговора нет. Наврать ему с три короба, запутать и больше никогда ничего не говорить. И вот в тот же день после урока арифметики, который давал нам Панов, я подошёл к Ваньке как ни в чём не бывало. Со мной была соболья шкурка, и мы вместе пошли в канцелярию.

Судейкин принял нас на этот раз радушнее. Он погладил шкурку рукой вперёд и назад и даже приложил её к щеке. Потом дал нам шесть листов чистой бумаги. Мы поблагодарили его и вышли на улицу. Я решил сам не начинать разговора о заговоре и предложил Ваньке немедленно заняться изготовлением тетрадок.

Но Ванька в этот день нисколько не был занят бумагой. Когда мы отошли довольно далеко от канцелярии, он меня спросил таинственно:

— А ты ничего не заметил вчера?

— Когда?

— В юрте и потом, около собак.

— Ничего не заметил. А что?

— Сдаётся мне, что Беспойск не зря говорил о Тапробане. Не собираются ли они уехать туда? Когда мы возились у собак и Сибаев жаловался на мороз, Кузнецов сказал ему: «Потерпи, будем жить на Тапробане, там тепло, как в бане»…

Я понял, что решительный момент наступил. Надо было немедленно начинать враньё. Поэтому не моргнув глазом я сказал:

— Должно быть, тебе это померещилось, Ванька. Никакого побега они и не замышляют. Я вчера говорил с отцом. Он сначала посмеялся надо мной, а потом обещал поколотить меня, если я буду говорить такие глупости.

Но Ваньку трудно было провести. Слова Кузнецова засели ему в голову. Он продолжал твердить одно:

— Говорю тебе, Лёнька, они собираются на Тапробану. Твой отец просто не хочет, чтобы мы узнали…

Я понял, что дальше притворяться глупо. Если бы я продолжал мои россказни, Ванька сейчас же смекнул бы, что я хочу его провести, перестал бы доверять мне и, может быть, за неимением собеседников разболтал бы отцу или матери наши предположения. И вот я решил во всём признаться.

— Ванька, — сказал я тихо. — Поклянись, что никому не скажешь ни слова — ни отцу, ни матери… И даже на исповеди промолчишь…

— Клянусь!.. — сказал Ванька торжественно и даже поднял руку.

— Знай, Ванька, что отец мой убить меня обещал, если я тебе скажу хоть слово. А я всё-таки скажу. Все они в Государство Солнца удирать собираются, как только бури пройдут. И я с ними еду, Ванька. Только, Ванька, никому ни слова, а то всё дело пропадёт…

Ванька немного подумал, а потом плаксиво заговорил:

— Ты уедешь, Лёнька… А как же я? Лёнька, устрой меня к ним в компанию. Век тебе буду служить. Не могу я жить на Камчатке, если ты уедешь на Тапробану…