Меч и ятаган - Дэвид У. Болл Страница 10

Вечером Али-ага приказал надсмотрщику раздать воду и пищу команде корабля. Несмотря на заход на Мальту, на корабле не оказалось достаточно ящиков для хранения всего необходимого. Рацион было необходимо распределять крайне тщательно. Первым дали воды галерным рабам, потому что именно от их силы зависела жизнь всех находившихся на корабле, будь то при нападении или бегстве.

В воду добавляли уксус, затем смачивали получившимся раствором губки и подносили к губам рабов, пока те гребли. Затем раздавали черствые галеты, уже начавшие плесневеть после шторма. Следующими получали свой паек солдаты и матросы. Их паек был в два раза меньше, чем у галерных рабов. Под конец доходила очередь и до пленных в трюме. Из люка опустили небольшую деревянную лестницу, и в трюм спустился надсмотрщик. Он наступил Нико на ногу и пинком отбросил его в сторону. Нико отполз подальше, не сводя глаз с сокровища, которое спустили в ведре на веревке через люк.

Вода!

Воды на всех, разумеется, не хватало. Нико попытался пробиться поближе к ведру, вокруг которого столпились жаждущие. Дюжина рук грубо отталкивала его в дальний угол трюма. Люди в отчаянии пытались пить прямо из ведра, но их тут же отпихивали другие и занимали их место. Мужчины покрепче смогли подойти к ведру даже два раза, но и им не удалось полностью утолить жажду. Как только кто-то начинал напирать слишком сильно, надсмотрщик щелкал кожаным кнутом, и все тут же притихали. Стоя по щиколотку в грязи, рабы напоминали животных в борьбе за выживание в хаотических водоворотах локтей и ярости.

– Пожалуйста! Пустите меня! – яростно пробивался вперед Нико. – Прошу вас!

Но все его усилия были тщетны. За исключением двух младенцев, он был самым младшим из пленников, и шансов у него не было. В отчаянии он стал пихаться сильнее. Кто-то ударил его локтем в переносицу с такой силой, что из глаз искры полетели. Он упал на колени, и его едва не затоптали в давке. Кто-то встал ему на руку, потом на колено. Нико упал ничком. Страх вдруг пересилил жажду. Нико попытался встать, снова упал и на четвереньках отполз к стене. Он качал покалеченную руку, пальцы гудели, из носа шла кровь.

После того как пленники опустошили четыре ведра, надсмотрщик что-то крикнул матросам, и те подняли ведро наверх. Надсмотрщик ушел, а вслед ему неслись крики и мольбы дать еще воды. Затем наверх подняли и лестницу.

По трюму вновь разлились уныние и обреченность, пленники боролись за лучшие места, где можно было сесть или лечь. Нико сидел у левого борта. Встать из-за низкого потолка было невозможно, потянуться тоже не хватало места. Он сидел на корточках между рослым мужчиной и деревянной балкой. Так было лучше, чем лежать в луже испражнений, но теперь ему вряд ли удастся добыть воды.

Он посмотрел на своего соседа, одного из тех, кому удалось сделать из ведра целых два глотка. Бычья шея, мускулистые руки, огромные мозолистые ладони, покрытые шрамами от ожогов. Нико сразу понял, что это кузнец. Мужчина склонился над лежавшими рядом с ним женой и младенцем. Теперь Нико увидел, что вторую порцию воды кузнец не проглотил. Он прижался губами ко рту малыша, пытаясь напоить его, но бóльшая часть драгоценной влаги стекла по щеке ребенка. Малыш был болен, не двигался и не открывал глаз. Мужчина повернулся к жене, которая, видимо, было ранена. Малейшее движение заставляло ее стонать от боли. С огромной нежностью кузнец положил ее голову себе на колени и как будто поцеловал. Она застонала, закашлялась, и скудные капли воды тоже пропали даром.

Близился закат, барабан боцмана замедлял темп, а вместе с ним замедлялись и взмахи весел. В какой-то момент наступила тишина, весла были подняты на борт. Ночью галера встала на якорь посреди полного штиля. Галерные рабы устраивались на отдых, гремя цепями. С палубы доносились молитвы на арабском, а потом негромкие разговоры и смех.

В трюме тихие перешептывания сменились другими молитвами – христианскими. Затем наступила тишина. Время тянулось бесконечно долго. Кто-то кашлял, кто-то плакал. Из темноты до Нико донеслось странное мычание. Он уже слышал такой звук раньше, но его производил скот. То, что эти звуки издает человек, Нико понял лишь потому, что знал: на борту коров нет. Наконец смолкло и мычание. Никогда за всю свою жизнь Нико не чувствовал себя таким одиноким. Сумерки превратились в ночь, в трюме наступила кромешная тьма, и его единственными спутниками остались жуткий запах и тихое отчаяние. Нико очень хотелось облегчиться. Он терпел уже два мучительно долгих часа, и внизу у него все болело. Наконец он смирился с тем, что эти попытки тщетны. Отойти тут некуда и ждать нечего. Здесь не было даже отхожего ведра. Не в силах больше терпеть, Нико поступил так же, как и все, – сходил под себя.

А потом попытался уснуть.

За полчаса до рассвета галера снова отправилась в путь, весла мерно ударялись о поверхность воды. Если наверху и дул бриз, наполнявший паруса, то до нижних палуб он все равно не долетал, и пленные мучились от гнетущей жары, словно горшки в печи.

Когда утром принесли воду, Нико снова попытался добраться до ведра, но заработал лишь очередные синяки и ушибы. Он видел, как кузнец вернулся с полным ртом воды для своей семьи, но на этот раз не склонился над ребенком, а сразу прикоснулся губами ко рту жены, пытаясь заставить ее проглотить воду. Она застонала и замотала головой, а потом, собрав остатки сил, пихнула мужу ребенка. Кузнец откинул тряпку, прикрывавшую лицо ребенка, – малыш умер. Отец долго смотрел на свое дитя, а потом вернул тряпку на место и снова склонился над женой, капая водой на ее рот, но она не разжала губ. Наконец кузнец сдался и отодвинулся от нее. Поймав на себе жадный взгляд Нико, великан тут же отвел глаза и проглотил остаток воды.

Еды не было, и у Нико привычно сводило желудок. Однажды, когда в деревне был голод, он ничего не ел пять дней подряд, поэтому знал, что без еды какое-то время продержится, а вот без воды он не оказывался никогда. С каждым часом во рту становилось все суше, язык прилипал к нёбу, распухал и отказывался шевелиться. Нико знал, что ему придется драться, чтобы добраться до ведра. В тот вечер он сражался за свою жизнь, яростно брыкаясь, толкаясь и кусаясь. Протискиваясь между грязными телами, ползком пробираясь по скользкому от нечистот настилу, он врезался в женщину, та поскользнулась и упала, а Нико случайно заехал ей коленом в лицо. От удара женщина выронила из рук корку хлеба, Нико увидел это, тут же схватил ее и засунул в рот. Хлеб оказался еще суше, чем язык. Нико разжевал корку, но не смог проглотить, выплюнул в руку и убрал кашицу в карман. Он уже собирался двинуться дальше, но остановился. Никогда в жизни он ничего не крал. Ощутив укол вины, он повернулся, чтобы помочь женщине подняться, но она остановила его злобным, ледяным взглядом голубых глаз. Мать Нико вечно предостерегала его от сглаза, и мальчик испугался, что взгляд этой женщины навлечет на него болезнь или вообще свалит замертво.

Через лес больших ног Нико увидел лестницу, но дальше ему добраться не удалось. Попытавшись подняться, он тут же упал – кто-то свалил его сильным ударом. Нико завыл от боли, но его никто не слышал. В страхе, потеряв всякую надежду, он пополз обратно в свой угол и снова увидел ту женщину. На этот раз он смог лучше ее рассмотреть: она была больна, лицо покрыто мертвенной бледностью. Женщина открыла глаза, увидела его и улыбнулась, но улыбнулась с такой издевкой, что у Нико по спине побежали мурашки и он быстро отвернулся.

В ту ночь ему