Вальтер Скотт - Антикварий Страница 104

— Знаю… Знаю! — промолвил граф.

— Да, вот вы и знаете все, что я могла бы рассказать. А теперь, наследник Гленалленов, можете ли вы простить меня?

— Моли о прощении бога, а не человека! — сказал граф, отворачиваясь.

— Как же я могу молить чистого и безгрешного о том, в чем мне отказывает такой же грешник, как я? Да, я грешила, но разве я не страдала? Был ли у меня хоть день покоя, хоть час отдыха с тех пор, как эти длинные мокрые локоны легли на мою подушку в Крейгбернфуте? Разве не сгорел мой дом с ребенком в колыбели? Разве не разбивались мои лодки, когда другие выдерживали шторм? Разве не несли все близкие и дорогие мне люди кару за мой грех? Не взял ли огонь свою часть? А ветры — свою? Не взяло ли свою и море? Ох, — глубоко вздохнула она, сперва подняв глаза к небу, потом опустив их, — ох, скорее бы и земля взяла свою часть, которая давно жаждет соединиться с остальными.

Лорд Гленаллен был уже у двери, но благородство не позволило ему покинуть несчастную женщину в таком отчаянии и сокрушении.

— Да простит тебя бог, несчастная, так же, как я тебя прощаю! — сказал он. — Моли о милосердии того, кто один может даровать его, и да будут твои молитвы услышаны, как если б они были моими. Я пришлю к тебе священника.

— Нет, нет, не надо священника! — воскликнула было она, но в этот миг дверь отворилась.

ГЛАВА XXXIV

Он мертв, но тянутся из гроба нитиИ заставляют сердце трепетатьВ груди отца. Так, руку потеряв,Ее, нам кажется, мы ощущаем,И долго боль еще живет в обрубке.Старинная пьеса

Как мы сообщили читателю в конце тридцать первой главы, антикварий отделался от общества достойного мистера Блеттергаула, хотя тот и угрожал занять его выдержками из блестящей речи о десятинном налоге, которую произнес в суде поверенный, выступавший на стороне церкви по достопамятному иску Гезеремского прихода. Устояв против этого искушения, наш джентльмен предпочел направиться по уединенной тропинке, которая вновь привела его в хижину Маклбеккита. Очнувшись перед хижиной рыбака, он увидел человека, усердно чинившего разбитую лодку, лежавшую на берегу. Подойдя ближе, мистер Олдбок, к своему удивлению, узнал в нем самого Маклбеккита.

— Я рад, Сондерс, — сочувственно сказал антикварий, — что ты нашел в себе силы взяться за работу.

— А что прикажете делать, — сердито ответил рыбак. — Не могу же я допустить, чтобы четверо ребят голодали из-за того, что один утонул. Хорошо вам, богатым: потеряв друга, вы можете сидеть дома, прижимая к глазам платок. Ну, а мы должны браться за работу, хотя бы сердце стучало, как молот.

Не обращая внимания на Олдбока, он продолжал свое дело. Но антикварий, которого проявления человеческой натуры под напором страстей никогда не оставляли равнодушным, остался возле него, с молчаливым вниманием следя за тем, как подвигается его работа. Не раз он замечал, как жесткие черты рыбака складывались так, словно он по привычке собирался напевом или свистом вторить звуку пилы или молотка, но сейчас же легкое подергивание мышц лица показывало, прежде чем успевала раздаться мелодия, что Сондерс мгновенно подавляет в себе это побуждение. Наконец, когда он заделал довольно большую пробоину и приступил к другой, его чувства, по-видимому, настолько одолели его, что совсем ослабили внимание, необходимое для работы. Кусок дерева, который он хотел прибить гвоздями, сначала оказался слишком длинным. Когда же Маклбеккит отпилил от него часть, он стал слишком коротким. Тогда рыбак выбрал другой, столь же малопригодный. Наконец, гневно отшвырнув его и вытерев затуманенные глаза дрожащей рукой, Сондерс воскликнул:

— Какое-то проклятие лежит на мне или на этой чертовой лодке! Для того ли я столько лет вытаскивал ее на берег и спускал на воду, латал и конопатил, чтобы в конце концов она утопила моего бедного Стини, пропади она совсем! — И он запустил в нее топором, словно она умышленно навлекла на него несчастье. Опомнившись, он добавил: — Нет, к чему гневаться на нее, когда у нее ни души нет, ни смысла! Я и сам сейчас немногим лучше. Что она такое? Куча прогнивших досок, сколоченных вместе, покоробленных ветром и волнами, а я — угрюмый и грубый рыбак, потрепанный бурями на суше и на воде и почти такой же бесчувственный, как она. Все же нужно починить ее к утреннему приливу, без этого не обойтись! Говоря так, он начал собирать инструменты и хотел было снова приступить к работе, но Олдбок ласково взял его за рукав.

— Стой, стой, Сондерс, — сказал он. — Сегодня тебе не надо работать. Я пришлю сюда плотника Шевингса, он починит лодку. Этот день пусть он поставит мне в счет. А завтра лучше не выходи в море, а оставайся с семьей, чтобы утешить ее в горе. Садовник принесет вам из Монкбарнса овощей и муки.

— Спасибо вам, Монкбарнс, — ответил бедный рыбак. — Я человек прямой и не умею тонко выражаться. В свое время я мог бы поучиться хорошим манерам у моей матушки, хотя и не вижу, чтобы ей было от них много пользы. Но я вам благодарен. Вы показали себя добрым соседом, как бы люди ни говорили, будто вы мелочны и скупы. И, когда у нас начинали подбивать бедный люд против богатых, я всегда говорил, что ни один волос не упадет с головы Монкбарнса, пока мы со Стини можем хоть пальцем пошевелить. И Стини то же самое говорил. И когда вы, Монкбарнс, опустили его голову в могилу (спасибо, что уважили нас), земля покрыла честного парня, который чтил вас, хотя и не болтал об этом.

Олдбок, сбитый со своей позиции напускного скепсиса, не хотел бы, чтобы кто-нибудь вздумал по этому случаю напоминать ему его излюбленные изречения философов-стоиков. Крупные капли быстро падали у него из глаз, когда он просил отца, растроганного воспоминанием о мужестве и благородстве сына, побороть в себе бесполезное горе и повел его за руку к дому, где антиквария ожидала новая сцена. Когда он вошел, то первый, кого он увидел, был лорд Гленаллен.

Немое удивление отразилось на лицах обоих, когда они приветствовали друг друга: Олдбок — с надменной сдержанностью, граф — с замешательством.

— Милорд Гленаллен, если не ошибаюсь? — спросил мистер Олдбок.

— Да, но очень изменившийся с тех пор, как он был знаком с мистером Олдбоком.

— Я не хотел помешать вашей светлости, — сказал антикварий. — Я пришел только навестить эту несчастную семью.

— И нашли человека, сэр, имеющего еще больше прав на ваше сострадание.

— На мое сострадание? Лорд Гленаллен не может нуждаться в моем сострадании. А если бы лорд Гленаллен и нуждался в нем, он едва ли стал бы просить.

— Наше прежнее знакомство… — начал граф.

— … относится к такому давнему времени, милорд, было таким кратким и было связано с такими исключительно тягостными обстоятельствами, что, я полагаю, нам не стоит возобновлять его.