Вальтер Скотт - Антикварий Страница 106

— Милорд, — ответил глубоко тронутый антикварий, — вам не приходится просить о моем сострадании или прощении, ибо сама ваша печальная история не только вполне оправдывает все, что могло казаться загадочным в вашем поведении, но и представляет собой повесть, способную вызвать слезы и сочувствие у ваших злейших врагов (а я, милорд, никогда к ним не принадлежал). Но позвольте спросить вас, что вы теперь собираетесь делать и почему вы почтили меня, чье мнение не может иметь большого веса, своим доверием?

— Мистер Олдбок, — ответил граф, — поскольку я не мог предвидеть характер той исповеди, которую я сегодня услышал, я, конечно, не имел заранее в мыслях советоваться с вами или кем бы то ни было о своих делах, так как не мог даже подозревать, что они примут такое направление. Но у меня нет друзей, я лишен делового опыта, а из-за столь долгого уединения незнаком также с законами страны и обычаями нынешнего поколения. И когда так неожиданно я запутался в вопросах, в которых совсем не разбираюсь, я, как утопающий, схватился за первую представившуюся мне опору. Эта опора вы, мистер Олдбок. Я всегда слышал о вас как о человеке сведущем и умудренном жизнью. И я сам знал вас как человека решительного и независимых взглядов. Кроме того, есть еще одно обстоятельство, — добавил он, — которое должно было бы в известной мере объединить нас: мы оба когда-то отдали дань высоким душевным качествам бедной Эвелин. Вы предложили мне помощь, когда я в ней нуждался; к тому же вы знаете, как начались мои несчастья. К вам поэтому я и прибегаю за советом, сочувствием и поддержкой.

— И вы не напрасно просите о них, милорд, — ответил Олдбок. — Я помогу вам, насколько хватит моих скромных способностей. Я считаю за честь ваше обращение ко мне, продиктовано ли оно вашим выбором или подсказано случаем. Но это дело такого рода, что надо все тщательно взвесить. Разрешите узнать, что вы сейчас думаете обо всем этом?

— Я хочу выяснить судьбу моего ребенка, к чему бы это ни привело,

— сказал граф, — и хочу восстановить честь Эвелин, которую я согласился оставить под сомнением, боясь в то время возможных, как меня уверяли, еще более тяжких для нее разоблачений.

— А память вашей матери?

— Она останется омраченной ее же деяниями, — со вздохом ответил граф. — Пусть лучше, если это окажется необходимым, ее справедливо осудят за обман, чем напрасно обвинят других в гораздо более ужасных преступлениях.

— Тогда, милорд, — сказал Олдбок, — мы прежде всего должны изложить в принятой по закону форме и заверить показания старухи Элспет.

— Боюсь, — возразил лорд Гленаллен, — что в настоящее время это невозможно. Она измучена, и семья ее в большом горе. Может быть, это удастся завтра, когда она будет одна, да и то я сомневаюсь, чтобы она при своих сомнительных понятиях о том, что хорошо и что дурно, согласилась говорить в присутствии третьего лица. И, надо сказать, я тоже совсем без сил.

— Тогда, милорд, — сказал антикварий, которого интерес к обстоятельствам этой встречи вознес над соображениями о расходах и хлопотах, обычно имевших для него большое значение, — я предложу вашей светлости, поскольку вы совершенно измучены, вместо возвращения в далекий Гленаллен-хауз или еще более неприятной перспективы заночевать в какой-нибудь дрянной гостинице Фейрпорта и поднять на ноги всех городских сплетников, — вместо всего этого я предлагаю вам на эту ночь быть моим гостем в Монкбарнсе. Завтра эти бедные люди снова примутся за обычную работу, ибо даже горе не позволяет им передохнуть, и старуха снова останется одна. Тогда мы посетим Элспет и запишем ее показания.

Высказав сожаление по поводу причиняемых им хлопот, лорд Гленаллен согласился отправиться с мистером Олдбоком и по дороге терпеливо выслушал всю историю Джона Гернела, от которой антикварий не избавлял никого, кто переступал его порог.

Прибытие такого высокопоставленного незнакомца с двумя верховыми лошадьми и слугой в черном, у которого были кобуры на седельной луке и маленькие короны на кобурах, вызвало общее смятение в доме Монкбарнса. Дженни Ринтерут, едва оправившаяся от нервного припадка после известия о несчастье с бедным Стини, гонялась за индюшками и курами, кудахча и крича громче, чем они, и в общем прикончила пернатых вдвое больше, чем требовалось. Мисс Гризельда высказала ряд мудрых замечаний о причудах и своеволии брата, который вызвал эту неурядицу, внезапно приведя в дом аристократа-паписта. Она не преминула известить мистера Блеттергаула о происшедшем в птичнике избиении, что побудило честного пастора явиться и спросить, как его друг Монкбарнс добрался домой и не слишком ли утомило его участие в похоронах. Этот визит последовал перед самым звонком к обеду, и антикварию не оставалось ничего, как пригласить духовную особу остаться и благословить трапезу. Мисс Мак-Интайр, как и другим, хотелось взглянуть на могущественного пэра, о котором все знали не больше, чем подданные знают о каком-либо восточном халифе или султане. Впрочем, она немного робела при мысли о встрече с лицом, о необщительности и мрачности которого столько наслышалась, но к этой робости примешивалось и любопытство. Пожилая экономка была не менее возбуждена и металась, выполняя многочисленные и противоречивые распоряжения госпожи по части варенья, пирожных и фруктов, общего распорядка и сервировки обеда, мер, препятствующих растопленному маслу стать слишком жидким, и опасности проникновения на кухню Юноны, которая, хотя и была изгнана из гостиной, не переставала мародерствовать в кладовых и других служебных помещениях.

Единственным обитателем Монкбарнса, кто оставался совершенно равнодушным к этому важному событию, был Гектор Мак-Интайр. Граф или простолюдин — не все ли ему равно? Непредвиденное посещение интересовало его лишь в той мере, в какой оно могло защитить его от неудовольствия дяди, — если тот еще сердился на капитана, уклонившегося от присутствия на похоронах, — и от насмешек по поводу его смелого, но неудачного поединка с тюленем.

Этим домочадцам мистер Олдбок представил графа Гленаллена, и тот терпеливо, мягко и вежливо выслушал нудные рацеи духовной особы и многословные извинения мисс Гризельды Олдбок, которые ее брат тщетно пытался сократить. До наступления обеденного часа лорд Гленаллен попросил разрешения временно удалиться в отведенное ему помещение. Мистер Олдбок проводил гостя в Зеленую комнату, которую спешно подготовили к его приему. Он огляделся вокруг с таким выражением, словно что-то мучительно припоминал.

— Мне кажется, — наконец заметил он, — что я уже когда-то был здесь!

— Да, милорд, — ответил Олдбок, — в связи с прогулкой сюда из Нокуиннока. И, раз уж мы коснулись этой печальной темы, вы, может быть, припомните, чей вкус подсказал нам эти строки из Чосера, которые теперь вытканы как девиз на драпировке.