Тим Уиллокс - Религия Страница 11

Карла шагнула под пальмовые деревья, в тени которых спасались от жары цветы. Ампаро поцеловала белую розу и поднялась, отряхивая землю с юбки. Она не сводила глаз с цветка, когда Карла остановилась рядом. Ампаро казалась спокойной. А еще утром она была в смятении из-за того, что увидела в своем волшебном стекле накануне вечером. Образы, которые, по ее словам, мелькали в зеркале, были такими странными, такими невероятными, что, когда некоторые из них вдруг совпадали с происходящим на самом деле, Карла предпочитала видеть в этом случайность. Если не считать этих совпадений, символы можно было истолковать как угодно, по своему усмотрению. Вот только Ампаро никогда не истолковывала. Она просто видела.

Она видела черный корабль под алыми парусами, команда которого состояла из маленьких обезьянок, дующих в трубы. Она видела громадного белого мастифа в железном ошейнике с шипами, который держал в челюстях горящий факел. Она видела обнаженного человека с телом, покрытым иероглифами, который скакал на лошади цвета расплавленного золота. И когда этот человек проехал, ангельский голос возвестил ей: «Ворота широки, но дорога, ведущая к ним, подобна лезвию бритвы».

— Ампаро! — окликнула Карла.

Ампаро повернула голову. Всякий раз, когда Ампаро неожиданно окликали и она поворачивалась на зов, Карле казалось, что сейчас она снова отвернет голову и посмотрит куда-нибудь вдаль, словно ей больно смотреть другому человеку в глаза и она ищет взглядом нечто прекрасное, не видимое ни для кого, кроме нее. Эта привычка сохранялась у Ампаро в первые месяцы их жизни под одной крышей и сохранилась до сих пор в общении с остальными, но не с Карлой. Ей Ампаро смотрела прямо в глаза. Глаза у нее были разного цвета: левый — карий, как осенние листья, правый — серый, словно штормовая Атлантика. В обоих светился вопрос, который ни за что не будет задан вслух, словно в мире не существует слов, способных его выразить. Ей было лет девятнадцать или около того, точный ее возраст был неизвестен. Лицо ее было свежо, как яблоко, нежно, как цветок, но заметное углубление в лицевой кости под левым глазом придавало ее чертам какую-то волнующую асимметрию. Рот ее никогда не растягивался в улыбку. Бог, как казалось, отказал ей в способности улыбаться так же наверняка, как он лишает слепого способности видеть. Он отказал ей и во многом другом. Ампаро была тронута, гением ли, безумием, или дьяволом, или же всеми ими вместе и даже чем-то еще. Она не ходила к причастию и выказывала полную неспособность молиться. Ее охватывал ужас при виде часов и зеркал. По ее собственным словам, она разговаривала с ангелами и могла слышать мысли животных и деревьев. Она с горячечной добротой относилась ко всем живым существам. Она была лучом звездного света, заключенным в плоть и только и ждущим подходящего момента, чтобы продолжить свой путь в бесконечность.

— Уже пора играть? — спросила Ампаро.

— Нет, еще рано.

— Но мы будем?

— Конечно же будем.

— Ты чего-то боишься.

— Только как бы с тобой ничего не случилось.

Ампаро поглядела на розы.

— Не понимаю.

Карла колебалась. В ней так укоренилась привычка заботиться об Ампаро, что просить девушку отправиться в этот притон казалось ей преступлением. Однако Ампаро сумела выжить на улицах Барселоны, ее детские годы прошли среди таких жестокостей и лишений, какие Карла даже боялась представить себе. Трусость не входила в число недостатков Ампаро; это, как признавала в самом сокровенном уголке души Карла, скорее был ее собственный недостаток.

Карла улыбнулась.

— Чего лучу звездного света бояться в темноте?

— Да нечего. — Ампаро нахмурилась. — Это загадка?

— Нет. Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Что-то очень-очень важное.

— Ты хочешь, чтобы я нашла человека на золотом коне.

Голос Ампаро был похож на шорох дождя. Она смотрела на мир глазами мистика. Карла так хорошо изучила особенности воображения Ампаро, что больше не видела в фантазиях этой девушки ничего необычного. Карла сказала:

— Его зовут Матиас Тангейзер.

— Тангейзер, — повторила Ампаро, словно пробуя звук только что отлитого колокола. — Тангейзер, Тангейзер. — Кажется, она осталась довольна.

— Я должна обязательно поговорить с ним сегодня. Как можно скорее. Я хочу, чтобы ты отправилась в порт и привела его сюда.

Ампаро кивнула.

— Если он откажется идти… — продолжала Карла.

— Он придет, — сказала Ампаро, словно все остальные возможности были немыслимы.

— Если он не придет, спроси его, не примет ли он меня в любое удобное для него время, но только обязательно сегодня, ты понимаешь? Сегодня.

— Он придет. — Лицо Ампаро светилось таинственной радостью, такой огромной, что, казалось, она вот-вот улыбнется, и это уже само по себе было победой.

— Я скажу Бертольдо, чтобы он приготовил экипаж.

— Ненавижу экипаж, — заявила Ампаро. — В нем нет воздуха, он замедляет ход лошади — это жестоко по отношению к животному. Экипажи — глупость. Я поскачу верхом. И если Тангейзер не придет со мной, значит, он не тот человек, который способен пройти по лезвию ножа, а тогда, спрашивается, зачем нам встречаться с ним позже?

Карла предпочла не спорить. Она кивнула. Ампаро пошла уже прочь, но остановилась и обернулась.

— А мы сможем поиграть, когда я вернусь? Как только я вернусь?

Два занятия неизменно присутствовали в дневном распорядке Ампаро, без них она страдала: час после обеда они проводили, занимаясь музыкой, а перед сном она неизменно заглядывала в свое магическое стекло. Еще она каждое утро ходила к мессе, но только чтобы сопровождать Карлу, а не из благочестия.

— Нет, если ты вернешься с Тангейзером, — ответила Карла. — То, что я должна ему сказать, очень срочно. Один раз музыка может и подождать.

Ампаро, кажется, была потрясена ее глупостью.

— Но ты должна сыграть для него. Ты должна сыграть для Тангейзера. Это ради него мы так долго упражнялись.

Это звучало нелепо: ведь обе они занимались музыкой уже много лет. Да и в любом случае эта мысль была Карле не по сердцу. Ампаро видела, что ее терзают сомнения. Она взяла Карлу за руки и принялась раскачивать их, словно играя с ребенком.

— Для Тангейзера! Для Тангейзера! — И снова в ее устах его имя зазвучало колоколом. Лицо ее светилось. — Только представь, любовь моя. Мы будем играть для него, как никогда раньше не играли.

Сначала с Ампаро было очень трудно. Карла впервые встретила ее, выехав рано утром на прогулку. Стоял прозрачный февраль, туман еще клубился, доходя жеребцу до колен, цвели первые вишневые деревья. Туман скрывал Ампаро от взглядов, и их пути могли бы никогда не пересечься, если бы Карла не услышала высокий сладостный голос, разносящийся вокруг, словно пение скорбящих ангелов. Голос пел на каком-то из кастильских диалектов, на какой-то собственный мотив, передающий шелестение крыльев смерти. О чем бы ни шла речь в песне, но, услышав эти неземные звуки, Карла остановила коня.