Проклятье Жеводана - Джек Гельб Страница 11

Я от всего сердца любовался этим великолепием величественной вечной ночи, которая расстилалась и царила здесь. Все нутро мое подсказывало, что этот вид, как будто древний, давно забытый сон, будет последним, что я увижу.

Если раньше мне казалось, что звери как-то поубавили прыти, то сейчас я отчетливо видел – Жан преломляет их волю, заставляя следовать с нами.

Зверье робко семенило своими полосатыми лапами, будто бы здесь была огненная земля, и они не могли вовсе ровно стоять на одном месте. Становилось не по себе от этого поведения гиен, но от наблюдения меня отвлек резкий звук.

Мерзкий хруст вновь раздался, я невольно поморщился и обернулся на Жана. Шастель снова круто повел головой, разминая шею, и меня вымораживало от этого.

Мы стояли один на один с бескрайней равниной посреди полночной тьмы. Шастель сделал шаг, на который, видимо, ему было не так-то просто решиться. Ни звезды, ни тонкий месяц никак не могли развеять тот мрак, сквозь который я шел следом за Жаном.

Полагаться мне оставалось разве что на собственное чутье, ступая в кромешной темноте.

Порыв ветра зашуршал в сухом кустарнике, и я невольно вздрогнул всем телом и обернулся. Нервное истощение уже стало много сильнее меня. Мой взгляд скользнул по гиенам – зверье не отводило от нас своих маленьких черных глаз, которые поблескивали влажными бусинками в робком серебре месяца.

Мне не передать, что я испытывал, ступая по проклятой земле, проходя тот путь, которого страшатся дикие звери.

Мое сердце отчаянно и пылко желало, чтобы все уже закончилось. Любой исход был бы милосердным спасением по сравнению с этой мучительной слепой неизвестностью.

И будто бы моя безмолвная мольба была услышана.

Шастель замер, дойдя до какой-то невидимой грани, но я точно знал, что дальше нельзя было ступать ни шагу.

Воцарилась мертвая тишина, и никакой ветер не смел шептаться с сухой травой, ни одна ветвь оливы не дерзнула колыхнуться.

Жан обернулся на меня через плечо левой стороной лица, и сейчас его глаз светло-голубого цвета особенно чуждо гляделся на загорелом лице.

Решимость в его взгляде вспыхнула, и в нем дышала инфернальная сера – мне четко почудился этот запах, что резанул нос.

Его хватка мертвым капканом вцепилась мне в плечо. Он грубо прихватил мою потертую пыльную рубашку. Ткань треснула, но это не помешало ему швырнуть меня перед собой.

Я не успел ничего сообразить, и уже был готов больно упасть наземь, как вдруг раздался сухой треск.

Агония охватила все тело и оглушила мой разум. Несмотря на то что мне посчастливилось грохнуться на бок, я не мог пошевелиться. Дыхание давалось с большим трудом – от падения поднялась горячая пыль, и грудь точно была придавлена неподъемным камнем. Я тщетно пытался вдохнуть.

Когда мой разум, охваченный неистовой лютой болью, постепенно прояснился, я с ужасом увидел Шастеля где-то там, над собой. Он стоял мрачной длинной тенью у самого выступа, глядя на меня сверху. Сам же я валялся в яме, в окружении обломков сухого дерева и земли с пожухлой травой, которые прикрывали эту ловушку.

«Вот каков вид из могилы…» – думал я, и странное чувство наполняло мой разум.

Помимо жуткого страха, подводящего меня к грани разумного, я испытал необычайную легкость от того, что свершилось, хоть я не имел ни малейшего понятия, что происходит.

Наконец моя попытка вздохнуть увенчалась успехом, и я хриплым вздохом жадно глотал воздух, когда до моего слуха донесся свист Жана, а затем последовал звук, которому я до сих пор не могу дать описания.

Это был не рык, никак не рык, нет. Наверное, удар отшиб мне голову настолько, что все мои чувства изменились, иначе я объяснить не мог. Невольно я обернулся на этот гулкий звук, и кровь застыла в жилах.

Я не был один в этой яме. Кто был там, в черном лазу в человеческий рост? Оттуда слышался этот утробный рычащий звук, под стать лишь созданиям самой преисподней.

Нет, Ад бы содрогнулся от ужаса, услышав то, что доносилось до моего несчастного слуха.

Я впал в оцепенение, боясь и страстно жаждая узреть того, кто таился там, во мраке. Затаив дыхание, я просто ждал, когда зверь явит себя. Сердце отбивало каждый удар в распущенном наслаждении. Подобно тому, как вино становится слаще с каждым глотком, каждый миг для меня был полон пьянящего восторга.

Я и сейчас не знаю, был тот зверь порождением тьмы, либо же тьма, вселенская тьма и морские глубины, – вся тьма была порождением того чудовища, что вышло ко мне.

Жуткий оскал окаймлялся черным нёбом. Губы монстра были рассечены много раз, и из-под них выступал вперед кривой и беспорядочный ряд клыков.

По бокам зверя тянулись длинные темные полосы, пересеченные шрамами от ножей и огнестрела. Все мое нутро содрогнулось от мысли, что эту тварь не берет ни штык, ни пуля.

Голова была опущена ниже шеи, и на меня таращились в остекленевшей лютости два черных глаза. Этот взгляд пробивал на холодный пот, и я не мог пошевелиться, лишь биться в неконтролируемой дрожи.

Зверь качал головой, когда совершал свои медленные и неторопливые шаги ко мне. Каждый его шаг отвечал цоканьем длинных когтей по камню.

Оцепенев от ужаса, я был лишь бесправным и завороженным зрителем. Зверь явно вышел на меня.

Я не сразу расслышал зов, а когда расслышал, не мог поверить. Голос доносился откуда-то сверху. Это был Жан. Он что-то приказывал, бросал снова и снова короткое слово, которое выбило у меня из памяти навеки.

Зверь продолжал таращиться на меня не мигая. Я усомнился, что это был зрячий взгляд. Тварь, точно высеченная из камня, чуяла меня, в этом не было сомнения, и ей для того не нужен был свет.

Жан вновь окрикнул монстра ведомой лишь ему одному команде, и зверь едва-едва шевельнул ухом. Я был без понятия, к чему заговаривает Жан, но я не верил, не мог поверить, что безобразная горбатая сущность предо мной готова внять приказу человека.

Но Шастель вновь бросал вызов упрямости зверя, и наконец с его уст сорвался такой резкий окрик, что мое сердце содрогнулось в ужасе.

Я терял самообладание, и каждый вдох мне давался с немыслимым до этого дня усилием воли. Рассудок меня покидал, по крайней мере, я в этом был уверен, когда чудовище, наконец, моргнуло своими черными морщинистыми веками, медленно и неторопливо развернулось и, цокая когтями, скрылось обратно во мраке.

Тому видению я верить не мог, как и