Террор. Кому и зачем он нужен - Николай Викторович Стариков Страница 11

Описывая этот день 1907 года и место действия, мы бы так и написали: Варшава, Россия. Но в 1918 году Польша быть Россией перестала, поэтому и события, которые нас интересуют, произошли в независимом польском государстве, которое было воссоздано после 123-летнего отсутствия на политических картах мира[56]. 7 июня 1927 года в 9 часов утра посланник СССР в Польше Петр Лазаревич Войков прибыл на вокзал польской столицы. Он встречал своего коллегу Аркадия Павловича Розенгольца, возвращавшегося в Москву. Путь был непростой и долгий: советский дипломат ехал из Лондона через Берлин. Уже почти два года, как товарищ Розенгольц был тем, кого сегодня принято называть послом в ключевой точке мира. Великобритания в этот момент – самая сильная страна в мире, и отношения с ней безусловно для Москвы приоритетны. Место посла в США и Китае сегодня – это самое важное и почетное назначение в российском МИДе, и занимающий это место дипломат стоит на первой ступени сверху карьерной лестницы, которая, как известно, весьма крута и уходит в небо. В 1927 году точно такая же ситуация была в отношении Лондона, поэтому мы можем смело сказать, что товарищ Войков встречал на вокзале польской столицы самого значимого своего коллегу. Выпив по чашечке кофе в вокзальном кафе, дипломаты вышли на перрон к скорому поезду, отправлявшемуся в столицу СССР. Они так и шли, обсуждая непростую мировую обстановку, как в этот момент раздался револьверный выстрел[57]. Стрелял неизвестный мужчина, причем стрелял именно в Петра Войкова, а другой советский посланник, Аркадий Розенгольц, террориста совершенно не интересовал. Террорист стрелял не переставая, Войков отскочил от коллеги и бросился бежать, Розенгольц же просто отошел к краю перрона с линии огня. Петляя на ходу, советский посол в Варшаве достал из кармана пальто свой «браунинг». Он даже несколько раз выстрелил в террориста в ответ, как вдруг стал падать и в итоге рухнул на руки подбежавшего полицейского, нападавший же бросил оружие на перрон и поднял руки. Из своего револьвера системы «маузер» он выпустил все шесть пуль, от которых Петр Войков получил два огнестрельных ранения: одну с левой стороны в область грудной клетки, другую – в область мягких тканей правого плеча. Через пятьдесят минут после ранения, в 10:40, Петр Лазаревич скончался в госпитале Младенца Иисуса прямо перед началом опе– рации[58].

Даже политические противники, прямо скажем, враги большевиков из белой эмиграции, которые обеспечивали дальнейшую защиту террориста и постарались сформировать о нем то самое впечатление из серии «онижедети», признавали, что посланник СССР вел себя очень достойно: «Войков сохранял перед смертью значительное присутствие духа. Придя в сознание в госпитале, в который он был перевезен с вокзала, он отдал своему секретарю распоряжение, касавшееся бывших при нем бумаг и ключей полпредства, о судьбе которых он беспокоился»[59].

Стрелявший и убивший главу советской дипмиссии в Польше оказался 19-летним учеником гимназии Русского общества в Вильно[60] по имени Борис Коверда, работавший в редакции еженедельника «Белорусское слово». При обыске у террориста были найдены еще четыре патрона к револьверу, и, что позже подчеркивали его адвокаты – ни копейки денег[61]. Задержавшим его полицейским он сказал: стрелял, желая убить Войкова в качестве посланника СССР. Дабы отомстить за Россию, за миллионы людей.

Суд над Борисом Ковердой начался 15 июня 1927 года, то есть всего через 8 дней (!) после совершения террористического акта. Террорист занял странную позицию, так и сказав на суде: «Признаю, что убил Войкова, но виновным себя не признаю».

«Меня зовут Борис Коверда, сын Софрона и Анны. Я родился в Виленском уезде 21 августа 1907 года. Место постоянного жительства – Вильна. Национальность – русский. Подданство мое мне неизвестно, отец мой, кажется, является польским гражданином. Вероисповедание – православное», – говорил судьям Коверда[62]. То есть 19-летний парень заявил, что не знает, какое у него гражданство.

Свой поступок он объяснил так: «будучи противником существующего в России политического и социального строя, стремясь к выезду в Россию, дабы там принять активное участие в борьбе против этого строя, он прибыл в Варшаву с целью получения разрешения представительства СССР на бесплатный въезд в Россию, а когда ему было в этом отказано, решил убить посланника Войкова как представителя власти СССР». Парень хотел поехать в Россию, чтобы свергать большевиков, а они, злодеи, взяли и не дали ему визу (разрешение на въезд). Понятно, что в таком случае нужно обязательно кого-то убить. Вы же так всегда поступаете, уважаемый читатель, если вам отказывают в визе?

Портрет Войкова Коверда якобы нашел сам[63], как якобы исключительно сам и прочитал в варшавских газетах о предполагавшемся отъезде Войкова в Москву, после чего в течение нескольких дней ходил подстерегать свою жертву к московскому поезду. Но вот незадача – Войков-то никуда не уезжал! В Москву уезжал возвращавшийся проездом из Лондона товарищ Розенгольц, но об этом в газетах никто ничего не писал. Это значит, что «из газет» ничего Коверда вычитать не мог, а прекрасно знал, когда и почему Войков появится на вокзале. Вот только от кого он это узнал? Зная, что в Варшаву приезжает Розенгольц, можно было догадаться, что Войков обязательно придет его встретить и проводить. Сверить часы, что-то передать в Москву через Розенгольца – это обязательно будет актуально. И точно это будет на вокзале, в буфете, в момент пересадки с одного поезда на другой.

Объяснения Бориса Коверды, которые он давал на суде, могут быть объяснены лишь двумя причинами: это либо хитрые уловки адвокатов, или надо признать, что он был просто психически нездоров. Попутно заметим, что у бедного как церковная крыса парня, который работал, чтобы помочь своей матери и сестре, и действительно практически не имел средств для самого себя, в суде было 4 адвоката![64] И эта массированная защита тщательно работала, пытаясь создать перед польским судом образ несчастного, гонимого и обиженного. Основная идея, которую повторяли адвокаты Коверды: «Все эти внешние обстоятельства, сопутствующие покушению, указывают несомненно на то, что Коверда совершил его один, без чьей-нибудь посторонней помощи»[65]. Причем защищающие его юристы, с разным опытом, с разной тактикой и стратегией защиты, все они постоянно пели одну и ту же песню: Борис Коверда все сделал сам. Он был один, точно один. И иначе быть не может. Никто не помогал, никто не подсказывал. Он же