Александр Дюма - Парижские могикане. Том 1 Страница 113

Жан Робер с первого взгляда узнал Фраголу и хотел было указать на нее Сальватору; но тот заметил ее еще раньше, да и она успела увидеть Сальватора; комиссионер прижал палец к губам, приказывая Жану Роберу молчать.

Вдруг оба друга в ужасе отпрянули: им показалось, что покойница шевельнулась (они еще не знали, что Людовик спас несчастную Кармелиту).

— А! — произнес г-н Жакаль с невозмутимостью человека, привыкшего к такого рода зрелищам. — Так она, стало быть, не умерла?

— Нет, сударь, — отвечала самая статная из девушек; похоже, она, пользуясь преимуществом в росте и красоте, взяла на себя роль старшей над двумя подругами.

Жан Робер повернул голову в ее сторону: ему почудилось, что он узнаёт голос.

Это была мадемуазель Регина де Ламот-Удан.

— А молодой человек?.. — спросил г-н Жакаль.

— Еще есть надежда, — отвечала Регина, — его пытается спасти один молодой доктор; пока он с ним занимается, еще не все потеряно.

В эту минуту дверь распахнулась и, к величайшему изумлению Жана Робера и Сальватора, в комнату вошел Людовик.

Он давно сбросил карнавальный костюм и переоделся: посланный им верховой привез ему из дому одежду.

— Ну что? — воскликнули все в один голос. Людовик покачал головой.

— У него священник, — отозвался врач, — мне там делать нечего.

Ему указали на Кармелиту. Она по-прежнему не произносила ни звука, а когда открывала глаза, казалось, никого не узнавала.

— Бедная девочка! — вздохнул Людовик. — Не говорите ей ничего: она не скоро оправится.

— Господа! — обратился полицейский к Сальватору и Жану Роберу. — Мы оказались здесь лишь по воле случая. Полагаю, нам следует оставить больную на попечении подруг и доктора, как можно скорее составить протокол и поспешить в Версаль.

Жан Робер и Сальватор в знак согласия поклонились.

Фрагола поднялась, подошла к Сальватору и прошептала ему на ухо несколько слов. Тот в ответ кивнул.

После этого комиссионер и поэт вышли, как и вошли, вслед за г-ном Жакалем.

Внизу все уже было готово для составления протокола.

Дверь в коридор была отворена: видно было, что в окнах павильона горят свечи.

— Не угодно ли покропить святой водой и прочитать молитву над телом несчастного? — предложил Сальватор поэту.

Жан Робер согласился, и, пока г-н Жакаль, собираясь с мыслями, поднес к носу щепотку табаку, молодые люди зашагали к павильону.

Коломбан лежал на кровати. Под простыней, которой было накрыто лицо, смутно угадывались застывшие черты.

У изголовья покойного сидел красивый монах-доминиканец; на коленях у него лежал раскрытый молитвенник, однако он откинул голову назад, по щекам его катились тихие слезы: он молился об усопшем.

Завидев молодых людей, входивших с непокрытыми опущенными головами, монах поднялся им навстречу; он внимательно оглядел Жана Робера и Сальватора, но было ясно, что их лица ему незнакомы.

На Сальватора монах произвел необычайное впечатление: увидев Доминика, молодой человек замер, едва слышно вскрикнул от радости, но из почтительности сдержался.

Монах обернулся на этот вскрик, но не понял, чем он вызван; удивление Доминика, вполне объяснимое в подобных обстоятельствах, длилось не больше мгновения. Он снова стал невозмутим.

Однако Сальватор сам обратился к нему:

— Святой отец! Сами того не ведая, вы спасли жизнь стоящему перед вами человеку. И человек этот, который никогда вас прежде не видел, не был с вами знаком, питает к вам глубокую признательность… Вашу руку, святой отец!

Монах протянул молодому человеку руку, которую тот почтительно поцеловал, хотя Доминик пытался ее отдернуть.

— Теперь выслушайте меня, святой отец, — продолжал Сальватор. — Не знаю, смогу ли я когда-нибудь быть вам полезен. Клянусь всем святым, что есть на земле, клянусь телом порядочного человека, который только что отдал

Богу душу: я обязан вам жизнью, и она всецело принадлежит вам!

— Я принимаю ваше предложение, сударь, — серьезно проговорил монах, — хотя не знаю, когда и как я мог оказать вам услугу, о которой вы говорите. Все люди — братья и посланы в этот мир, чтобы друг другу помогать; когда мне понадобится ваша помощь, я приду к вам. Как вас зовут и где вы живете?

Сальватор подошел к секретеру Коломбана, написал свои имя и адрес на листе бумаги и подал его монаху.

Доминиканец вложил сложенный листок в часослов, снова сел в изголовье у Коломбана и продолжал молиться.

Молодые люди поочередно взяли ветку букса, смоченную в святой воде, и покропили простыню, покрывавшую тело Коломбана; потом оба опустились на колени рядом с кроватью и горячо про себя помолились.

Пока они творили молитву, вошел слуга в ливрее, какие носят в домах богатых буржуа.

— Сударь, — обратился он к монаху, — кажется, именно вас я ищу.

— Что вам угодно, друг мой? — спросил Доминик.

— Мой хозяин умирает, сударь. А ванврского кюре дома нет, и хозяин просит вашу милость пожаловать к нему и принять его исповедь.

— Это не мой приход, — возразил монах. — Я молюсь у тела этого юноши, моего друга, а приехал я сюда потому, что получил его предсмертное письмо… К несчастью, оно пришло слишком поздно.

— Сударь! — продолжал настаивать слуга. — Мне кажется, хозяин приглашает вас именно потому, что вы не из нашего прихода… Он плох, очень плох! Он сам спросил об этом господина Пилуа, военного хирурга; тот сказал, что, если хозяин хочет отдать распоряжения, не стоит терять время.

Монах вздохнул и бросил взгляд на покрытое простыней неподвижное тело.

— Сударь, — не унимался слуга. — Хозяин велел умолять вас во имя Господа Бога нашего, представителем коего вы являетесь на земле, как можно скорее прийти к нему!

— Однако я бы не хотел оставлять тело моего бедного друга, — отвечал монах.

— Святой отец! — вмешался Сальватор. — Мне кажется, живые нуждаются в ваших утешениях еще больше, чем мертвые — в ваших молитвах.

— Не угодно ли вам, чтобы благочестивый и сочувствующий вашему горю человек остался здесь? — подхватил Жан Робер. — В таком случае, я к вашим услугам.

— Сударь, что я скажу хозяину? — продолжал настаивать слуга.

— Передайте, что я следую за вами, друг мой.

— О, благодарю вас!

— Кого мне спросить?

— Господина Жерара.

— Улица? Номер дома?

— Ах, сударь, дом вам покажет первый встречный — мой несчастный хозяин был добрым ангелом здешних мест.

— Ступайте, — отпустил его монах. Слуга поспешил уйти.

— Вы обещаете, что побудете здесь до моего возвращения, сударь? — спросил Доминик у Жана Робера.

— Вы застанете меня на этом самом месте, святой отец, — подтвердил поэт. — Я посижу возле кровати.