Алекс Брандт - Багровый молот Страница 12

Второе. Если Фёрнер, или фон Хацфельд, или фон Менгерсдорф захотят поговорить с тобой — не соглашайся. Скажи, что больна.

Третье. Не выходите из дома без лишней надобности — ни ты, ни дети; если тебе что-то потребуется, отправляй посыльных и слуг.

Четвертое. Не принимай у себя никого из служащих канцелярии. Ни Альфреда, ни Мюллершталя, ни Йозефа Кессмана, ни кого-либо еще. В противном случае могут подумать, что ты имеешь какое-то касательство к происшествию с Хейером.

И последнее. Томас, Михель и Йенс должны все время находиться дома. В кладовой найдутся матрасы, что касается ружей — они в моем кабинете, в запертом шкафу, ключ от которого у тебя есть.

Прошу, пусть эти распоряжения тебя не пугают. Я лишь хочу быть уверен, что, пока меня нет в городе, с вами ничего не случится.

Я все время думаю о тебе, Катарина. Господь да благословит тебя и наших детей.

Глава 5

Сенатор, почетный глава гильдии нотариусов Бамберга, член Высокой Комиссии по расследованию дел о порче и колдовстве Вольфганг Николас Шлейм был похож на озерного карпа. Покатый лоб, мягкие безвольные губы, сонное спокойствие на лице. Он приходился внуком одному из имперских министров, получил блестящее образование в университетах Парижа и Кёльна и слыл в Бамберге большим знатоком по части юриспруденции.

Распоряжение его сиятельства, переданное сенатору утром, гласило:

«Настоящим мы, Иоганн Георг Фукс фон Дорнхайм, назначаем экспертный совет для рассмотрения поступившего на наше имя ходатайства. Председатель совета — доктор права Вольфганг Николас Шлейм. Прочие члены совета: доктор права Дитрих Фаульхаммер; доктор права Эрнст Фазольт; доктор богословия Максимилиан Генрих Корф».

В конце страницы, рядом с резкой подписью Иоганна Георга, жирным красным пятном легла восковая печать.

Отложив документ в сторону, Шлейм улыбнулся. Что увидит в этой бумаге какой-нибудь мальчишка-канцелярист? Несколько имен, только и всего. Он, Вольфганг Шлейм, видел в строчках епископского письма гораздо больше.

Начать с того, что упоминание о ходатайстве было кратким. Презрительно кратким. А ведь подписали его люди уважаемые и влиятельные. Ну-ка, посмотрим: канцлер и вице-канцлер; половина членов бамбергского Сената; трое бургомистров, несколько гильдейских старшин. Двадцать четыре фамилии. Однако ни одну из этих фамилий его сиятельство не упомянул. Вывод? Иоганн Георг недоволен бумагой и очень зол на тех, кто поставил под ней собственные имена.

Идем дальше. Чего просят ходатаи? Изменить порядок рассмотрения дел о колдовстве: ограничить применение пыток, предоставить обвиняемым право на адвоката, запретить конфискации. Кому же его сиятельство поручил рассмотреть и оценить эти требования? Фазольт и Фаульхаммер участвуют в допросах, дают указания палачам; бывает, что не брезгуют собственноручно хлестнуть кого-то из обвиняемых плетью. Что касается Корфа — этот пишет трактаты по демонологии, всерьез рассуждая о том, что при помощи женской мочи и произнесенного навыворот «Te Deum»[18] можно вызывать ураган. И эти трое будут рассматривать поданное ходатайство?! Нетрудно догадаться, каким будет вердикт…

И, наконец: если бы Иоганн Георг пожелал просто поставить ходатаев на место — или, по его собственному выражению, «сунуть под нос кулака», — для этого вполне сгодился бы грубиян Шварцконц. Или Фазольт. Или доктор Харзее. Однако председателем экспертного совета князь-епископ назначил именно его, Шлейма. Что из этого следует? Ответ очень прост. Его сиятельству угодно, чтобы документ швырнули в мусорную корзину. Но не просто швырнули, а сделали это аккуратно, изящно, со ссылками на теологические трактаты и нормы римского права.

Сенатор в задумчивости провел кончиками пальцев по высокому лбу. Взял в руки ходатайство, пробежал взглядом текст.

«…Пытки, которым их подвергают, чтобы вырвать признание, столь жестоки, что многие лишаются рассудка или умирают, не дожив до суда…»

«…Барбара Ройт, мать четверых детей и бабушка одиннадцати внуков, умерла после того, как ее поместили в ванну с горячей известью…»

«…Ханс Бейердорфер, тридцати семи лет, помощник нотариуса, скончался в тюремной камере: несколько дней кряду его кормили соленой пищей и не давали воды…»

«…Происходящее вызывает страх и недовольство среди жителей княжества…»

Кончив читать, Шлейм нахмурился, осуждающе покачал головой. Нелепо, грубо. К чему такие подробности? «Умер в камере», «известь»… Разве его сиятельству интересно знать, каким образом велось дознание по делу Бейердорфера? Или отчего скончалась старуха Ройт? Писать подобное в документе на высочайшее имя — то же самое, что вывалить на праздничный стол содержимое ночного горшка.

Против чего выступают Хаан и все прочие, кто подписал эту бумагу?

Несовершенство дознания? Ерунда. Дознание ведется по правилам, которые существуют не одну сотню лет и одобрены Святейшим Престолом.

Людей арестовывают на основании слухов? И что с того? Людская молва часто бывает правдива. К тому же любые слухи тщательно проверяются дознавателями.

Обвиняемые признают собственную вину под пыткой? Тем более! «Confessus pro judicato habetur» — сознавшийся считается осуждённым.

Шлейм откинулся на спинку кресла, разместив пухлые ладони на животе.

Странно, что канцлер поставил под этим пасквилем свою подпись. Неосторожный шаг, глупый шаг. Процессы ведутся по всей Германии. В Рейнланде колдунов и ведьм уничтожает Франц Бюирман[19]. Во владениях герцога Баварского — судья Иеремия Дрексель[20]. В Саксонии — некто Бенедикт Карпцов[21], про которого известно, что он прочел Библию пятьдесят раз от корки до корки и знает ее наизусть. Всюду трещат костры, всюду вскрываются чудовищные преступления прислужников дьявола. Никому из здравомыслящих людей не приходит в голову отрицать их вину и уж тем более — вставать на их защиту. Каждый, кто умеет читать, крепко вытвердил слова «Молота ведьм»: «Тяжкое наказание полагается пособникам колдунов, их защитникам, их укрывателям». Тем же, кому недостаточно слов, можно напомнить процесс Дитриха Фладе, судьи из Трира, который противился осуждению ведьм, а кончил тем, что сам был сожжен на костре[22].

Так почему Хаан отважился приложить перо к столь опасной бумаге? В чем его цель? Неужели он и правда думает, что его сиятельство согласится изменить закон — изменить из-за каких-то знахарок и гадалок, которые сознались, что попирали крест и целовали зад сатане?