Красавчик Саша - Курганов Ефим Страница 12

В общем, вполне вероятно, что в какой-то момент «красавчик Саша» и в самом деле стал почитать себя не аферистом, а спасителем Третьей республики. Во всяком случае, какая-то сумасшедшинка в Стависском явно присутствовала, при его уникальном даре сверхрасчетливого финансового дельца, бесившего правоохранителей.

ПОЗДНЕЙШАЯ ВСТАВКА:

А тут еще щеголяла у всех на виду мадам Александр, неоднократно срывая призы за элегантность, сводя с ума граждан своими умопомрачительными нарядами, редчайшими драгоценностями и сверхдорогими машинами, и все это общего настроения французов отнюдь не усиливало, скорее — наоборот.

Но чета Стависских, казалось, совершенно не замечала ощерившихся вокруг них злобных недоброжелателей. Нет, замечала: чем больше было злобы и зависти, тем великолепней жила эта пара, наслаждаясь жизнью и взаимною любовью.

Грандиозное действо продолжалось — собственно, оно только началось — и, естественно, его сопровождал «вальс миллионов» (так тогда определяли аферы Саши; к этой забавной формуле я в дальнейшем еще вернусь, и не раз).

Ж.С.

10 августа 1964 года

г. Лозанна

Поздним ноябрьским вечером 1926 года Александр пригласил к себе в апартаменты отеля «Кларидж» нескольких старых друзей-сподвижников.

Прибыл из Орлеана и ювелир-оценщик Коэн. Он, как и все остальные, пришел поздравить своего великого патрона с сорокалетием.

Угощение, между прочим, приготовил сам хозяин, а у него были задатки оригинального, самобытного кулинара, обладающего редкостной фантазией и вкусом. Брось он свои аферы и открой ресторан, Саша, несомненно, мог бы нажить целое состояние, ибо весь преуспевающий Париж ужинал бы только у него.

Когда гости разошлись, Коэн еще ненадолго задержался. Вручив Александру редкой красоты перстень с изумрудом, он шепнул:

— Саша, друг мой! Прости меня за мой вопрос: а не слишком ли открыто и дерзко ты стал в последнее время действовать? Полицейские в ярости. Я понимаю, что тебя это забавляет. Но все же зачем дразнить их?

Стависский засмеялся и крикнул:

— Дорогой Коэн! Видишь ли, у меня есть верное средство против полиции, и знаешь какое?

— Какое же?

— Я заставлю их замолчать.

— Что же ты имеешь в виду, Алекс?

— Все предельно просто. Я приобрету (собственно, уже приобрел) весь комиссариат полиции, и все там станут горой за меня. На самом деле, у нас в Париже ведь можно купить абсолютно все; дело лишь в цене.

Да, купить он и в самом деле купил, но в полной мере не успел постигнуть истинных пределов людской неблагодарности и оставался наивен. Страстно вожделея публичности, как ребенок с задворок, радостно показывающий всем свою обновку на подиуме, он демонстрировал Франции грандиозный шик и всю силу своего влияния на столпы общества.

Так Саша практически открыто содержал не кого-нибудь, а самого префекта Парижа Жана Кьяппа (тот приступил к исполнению своих обязанностей в 1927 году, когда Стависский как раз разворачивался). «Красавчик» наивно полагал, что данная мера защитит его от возможного полицейского преследования.

Собственно, какое-то время и в самом деле это защищало, но лишь до появления первых признаков масштабного скандала, а потом все стало ровно наоборот: то, что прежде защищало, стало представлять опасность для жизни. Дружеская связь с Сашей являлась своего рода приговором для карьеры. А Стависский, между прочим, рассчитывал на благодарность со стороны человека, которого он, можно сказать, озолотил. Бедный доверчивый Саша!

Именно финансовая зависимость префекта Парижа и многих других, стоявших тогда у кормила власти от скандально знаменитого афериста впоследствии фактически как раз и погубила Стависского.

Поразительно при этом следующее. Префект ничуть не способен оказался понять, что смерть Саши тут ведь ничего по сути изменить была не в состоянии, ибо он все равно по репутации своей оставался «человеком Стависского». И причем навсегда, не зависимо от того, жив Саша или нет.

Да, окажись префект хоть чуть-чуть умнее и исход «дела Стависского», не исключено, мог бы быть совершенно иным. Однако он — на беду для Саши и для Франции — увы, был очень жаден, непомерно властолюбив и недальновиден.

Краткое лирическое отступление — можно сказать, реплика в сторону:

Я был с сим префектом Парижа лично знаком — необычайно самовлюбленный и амбициозный коротышка и вообще отвратительный тип, нагло позиционировавший себя как нового Наполеона Бонапарта и, конечно, без каких бы то ни было на то оснований.

Однако тут надо непременно знать, что префект-то был не сам по себе. Он был корсиканец, и за ним тянулась целая шайка земляков, осевших к тому времени в Париже. Но об этом надо говорить особо.

4 декабря

ОТЕЛЬ «БРИСТОЛЬ»

Круг и количество Сашиных знакомств даже для Парижа были, пожалуй, уникальны. Кого он только не кормил, и ведь в каких шикарных местах! А после десерта он, как правило, выписывал гостям чеки на весьма кругленькие суммы.

4 декабря Стависский угощал в ресторане отеля «Бристоль» целую свору журналистов и писателей (причем самых разных направлений), а также заодно еще и их многочисленных любовниц.

Был, кстати, среди приглашенных и человек из страны Советов — известный бытописатель мира одесских бандитов и по совместительству чекист Исаак Бабель. Он, совершенно не отрываясь, глядел на Сашу своими круглыми шарообразными глазами, излучавшими нескрываемое жадное любопытство.

Писатель-чекист потом отвел Сашу в сторону и шепнул, что непременно персонально напишет о нем добавочную историйку для своих «Одесских рассказов».

Хорошо бы, конечно, проверить это, но я твердо убежден, что Бабель о Саше Стависском так ничего и не написал. Так что можно и не проверять. Полагаю, что со стороны писателя вырвалось обещание под обаянием той минуты. Обед был невероятно обилен, роскошен, а хозяин — очарователен и великолепен. Почему и не пообещать — в качестве благодарности за обед?!

Итак, я уверен: Бабель о Саше ничегошеньки не написал. А вот в отчете для своей жуткой организации писатель-чекист, я уверен, обязательно поведал о Саше и вообще обо всем, что говорилось во время ужина в отеле «Бристоль».

Надо сказать, шармом и шиком Стависский намного затмевал всех, кто был на том ужине. И еще, конечно, физическим своим великолепием, необычайной гибкостью, мягкостью манер и подлинно огненным своим темпераментом. Говорил он живо сочно, шутил дерзко, отдавая предпочтение сальным анекдотам. Чекист Бабель скрупулезно записывал его острые, пикантные историйки. Но не для рассказа, конечно — для отчета.

Саша же с не скрываемым удовольствием поглядывал на своих гостей, каждого из которых он одарил целою стопкой чеков. Особенно пухлые пачки достались наиболее маститым журналистам и писателю-чекисту.

Стависский напоминал скачущий ртутный шарик, хотя в нем круглости вовсе не было никакой, он весь пульсировал, излучал радость и напор, без умолку рассказывая о своих огромных планах. Он как раз в ту пору собирался бороться за контракт на строительство в Париже домов, под который обещал выпустить заем аж на сорок миллионов франков.

Впоследствии журналисты честно отработали великолепный ужин в «Бристоле», вовсю рекламируя в прессе ценные бумаги «месье Александра».

Хочу только заметить, что Стависский после того, как долгожданный контракт был наконец-то подписан, реально выпустил облигаций не на сорок миллионов, как обещал, а аж на сто. Размах — так размах! Саша со смехом рассказывал потом, что тот ужин в «Бристоле» обошелся ему феноменально дешево — чуть ли не даром!

Вот что означает умение по-настоящему, с умом устраивать обеды! Да, всего лишь за один обед «красавчик Саша» устроил для своей грядущей аферы мощнейшую рекламную кампанию, которая принесла ему вскорости сотни миллионов франков!