Вальтер Скотт - Антикварий Страница 126

— «Могу добавить (не от себя, а от имени компаньона), что мистер Гринхорн готов пойти вам навстречу и в частичную оплату долга принять от вас, по справедливой оценке, ваш серебряный сервиз или ваших гнедых, если они находятся в хорошем состоянии».

— Черт бы его побрал! — не выдержал сэр Артур, окончательно теряя самообладание от этого предложения, высказанного таким снисходительным тоном. — Его дед ковал лошадей моего отца, а этот потомок какого-то паршивого кузнеца хочет выманить у меня моих рысаков. Но он получит хороший ответ!

Он сел и начал строчить с большим жаром, потом остановился и прочел вслух:

— «Мистер Гилберт Гринхорн, в ответ на два моих недавних письма я получил письмо от лица, именующего себя Грайндерсоном и подписывающегося как ваш компаньон. Когда я к кому-нибудь обращаюсь, я обычно не ожидаю, что мне ответит заместитель. Мне кажется, я был полезен вашему отцу и к вам относился дружественно и учтиво. Поэтому я теперь удивлен… » А все-таки, — промолвил он, прерывая чтение, — должен ли я этому или вообще чему-либо удивляться? И стоит ли тратить время на то, чтобы писать такому негодяю? Я полагаю, меня не век будут держать в тюрьме, а когда я выйду оттуда, моей первой задачей будет переломать кости этому щенку.

— В тюрьме, сэр? — еле слышно пролепетала мисс Уордор.

— Конечно, в тюрьме! Тебе это все еще не ясно? Значит, замечательное письмо мистера — как его? — «от своего имени и от имени компаньона» — не произвело на тебя впечатления? Или, может быть, у тебя есть четыре тысячи и столько-то сот фунтов, и шиллингов, и пенсов, и полупенсов, чтобы оплатить «вышеупомянутое требование»?

— У меня, сэр? О, если б у меня были средства! Но где же мой брат? Почему он не появляется, хотя уже так давно в Шотландии? Может быть, он как-нибудь помог бы нам?

— Кто, Реджиналд? Он, наверно, отправился на лембертонские скачки вместе с мистером Гилбертом Гринхорном или иной столь же почтенной личностью. Я ожидал его сюда еще на прошлой неделе. Но можно ли удивляться, что мои дети пренебрегают мной, как и все другие! Нет, дорогая, прости меня, ты ни разу в жизни не пренебрегла мною и не обидела меня.

Дочь обвила руками его шею, и он поцеловал ее в щеку, и это принесло ему то утешение, которое даже в минуту самого глубокого горя каждый отец находит в нежной привязанности своего ребенка.

Мисс Уордор воспользовалась этой внезапной переменой настроения, чтобы попытаться облегчить страдания отца и хоть немного успокоить его. Она напомнила ему, что у него много друзей.

— Их у меня было много, — сказал сэр Артур. — Но доброе отношение одних иссякло из-за моих сумасшедших проектов, другие не в силах мне помочь, третьи просто не захотят. Со мной все кончено, и я только надеюсь, что мое безумство послужит Реджиналду предостережением.

— Не послать ли мне за Монкбарнсом, сэр? — спросила дочь.

— К чему? Он не может ссудить меня такой суммой и не сделал бы этого, если бы мог, так как знает, что я и без того кругом в долгах. От этого мизантропа мне нечего ждать, кроме мудреных латинских цитат.

— Но он опытен, умен и некогда готовился к деятельности юриста. И потом я уверена, что он всегда любил нашу семью.

— Да, любил!.. До чего мы дожили, если привязанность какого-то Олдбока существенна для Уордора! Однако, если дело дойдет до крайности, — а этого, кажется, можно ждать в любую минуту, — пожалуй, лучше все-таки послать за ним. А ты пойди погуляй, моя милая. Мне сейчас легче, чем тогда, когда я должен был сделать это злосчастное признание. Ты теперь знаешь худшее, и оно не застанет тебя врасплох. Пойди погуляй, а я охотно побуду немного один!

Выйдя из комнаты, мисс Уордор немедленно воспользовалась согласием отца и отправила в Монкбарнс слугу, который, как мы уже видели, встретил антиквария и его племянника на берегу моря.

Почти ничего не замечая, молодая девушка брела наугад и случайно направилась вдоль так называемого Тернистого берега. Ручей, в былые времена питавший водой замковый ров, бежал по крутой лощине, и вдоль нее, по указанию мисс Уордор, отличавшейся тонким вкусом, была проложена дорожка, которая неприметно уходила вверх и казалась совершенно естественной, как бы протоптанной людьми. Тропинка гармонировала с этой узкой ложбиной, над которой нависали огромные старые деревья и частый кустарник, главным образом — лиственница и орешник, вперемежку с обычными видами шиповника и терна. На этой тропинке разыгралась сцена объяснения между мисс Уордор и Ловелом, подслушанная старым Эди Охилтри.

С сердцем, удрученным несчастьем, которое обрушилось на семью, мисс Уордор теперь припоминала каждое слово и каждый довод Ловела в поддержку своего сватовства и невольно испытывала чувство гордости от того, что внушила такому одаренному молодому человеку столь сильную и бескорыстную страсть. То, что он оставил службу, — хотя, как говорили, быстро делал карьеру, — чтобы похоронить себя в таком малоприятном месте, как Фейрпорт, и предаться думам о своей неразделенной любви, многие могли высмеять, как романтизм. Но та, что была предметом его привязанности, естественно, прощала подобное поведение. Если бы Ловел владел хотя бы скромным состоянием или доказал свое ясное и бесспорное право на место в обществе, которое он был вполне способен собой украсить, Изабелла теперь имела бы возможность предложить в своем доме убежище отцу на время его бедственного положения. Эти мысли, столь благоприятные для отсутствующего влюбленного, сменяли в ее голове одна другую с таким подробным повторением его слов, взглядов и действий, которое ясно показывало, что прежний отказ был продиктован скорее сознанием долга, чем отсутствием склонности. Девушка попеременно размышляла то над этим, то над несчастным положением отца, как вдруг за поворотом дорожки, там, где она огибала поросший кустарником бугор, показался старый Голубой Плащ.

С таким видом, будто собирался сообщить что-то важное и таинственное, Эди снял шляпу, и в его походке и голосе чувствовалось, что он опасается, как бы его не подслушали.

— Я очень хотел встретить вашу милость. Вы знаете, что в замок я не решаюсь приходить из-за Дюстерзивеля.

— Да, я, конечно, слышала, — сказала мисс Уордор, — что ты, Эди, поступил очень глупо, чтоб не сказать — дурно, и мне было неприятно это слышать.

— Вы говорите «глупо», милая леди? Свет полон глупцов, так чего же старому Эди Охилтри всегда быть умным? А насчет «дурного», пусть те, кто имеет дело с Дюстерзивелем, скажут, получил ли он хоть на каплю больше, чем заслужил.

— Это, может быть, и верно, Эди, — сказала мисс Уордор, — а все-таки ты едва ли поступил хорошо.