Николай Дмитриев - Обязан выжить Страница 13

Видимо, гэпэушник ждал такого вопроса, потому что ответил без задержки, как говорят о чем-то давно решенном:

— Начальником угро предлагают… — гэпэушник секунду поколебался и вдруг сказал: — Ваше благородие, отпусти девку. Я шесть разов ранетый, нервенный сделался, а она, почитай, врач…

Иртеньеву стало ясно, что Василий (так мысленно первый раз Вика назвал своего собеседника) давно все обдумал и, придавленный всем на него свалившимся, хочет укрыться в семейную скорлупу. Теперь его поведение по отношению к Поле приобрело совсем иной смысл, и именно поэтому Вика согласно кивнул.

— Ладно, уговорил. Только вот как со мной будет?

— Сам знаешь, Поля горой за тебя, — в первый раз гэпэушник благодарно улыбнулся Иртеньеву. — Условие ставит, чтоб помог тебе слинять отсюда. Помогу, и не бойся, комар носа не подточит!

— Ну, тогда…

Иртеньев вылез из-за стола, пьяно пошатываясь, подошел к постели, вытянул из-под матраса найденную в тайге тетрадь, секунду поколебавшись, еще раз внимательно посмотрел на гэпэушника и, приняв решение, положил пакет перед Василием…

Вика стоял у борта, держась за поручень, и тупо смотрел на лежавший у его ног узелок. Старенький пароходик, натужно шлепая колесными плицами, с трудом выгребал против течения, и густо поросший лесом берег медленно уходил назад, но Иртеньев, весь уйдя в воспоминания, не смотрел по сторонам, сосредоточив взгляд только на узелке.

Довольно объемистый, свернутый из цветастого ситцевого платка, он был увенчан туго завязанными кончиками, задорно торчавшими в разные стороны на манер заячьих ушей. Глядя на них, Вика отчетливо представлял себе врезавшуюся еще с детских времен в память картинку, когда мимо ворот папенькиной усадьбы гурьбой шли на поля крестьянки с точно такими же узелками.

Вика хорошо знал, что так они несут прихваченный с собой из дома немудрящий сельский харч, и точно так же сейчас в лежавшем рядом на палубе заботливо собранном узелке были хлеб, отварное мясо, соль и специально испеченные Полей в дорогу ароматные сибирские шаньги.

Расходясь со встречным караваном, пароходик подал солидно-басовитый сигнал, и Вика, резко повернув на звук голову, увидел, как медная трубка гудка враз окуталась белым облачком пара. И сразу, словно повинуясь какому-то внутреннему толчку, мысли Иртеньева вернулись из прошлого.

Совсем другими глазами Вика посмотрел на недалекий берег, проводил взглядом уходившую вниз по реке цепочку барж, и вдруг ему показалось, что он видит там, где-то вдалеке, беленький платок Поли. На самом деле обрывистый мыс, за которым пряталась деревня, уже добрый час как исчез из виду, но Вика почему-то был уверен, что тонкая женская фигурка, отчаянно машущая вслед высоко поднятой рукой, все еще там.

Мысль, так внезапно повернувшаяся к недавно оставленной женщине, заставила Иртеньева в очередной раз задуматься. Нет, конечно же, Вика никоим образом не собирался оставаться надолго тут, в забытом богом углу, но вот сам способ, каким он сейчас собирался это сделать, внушал тревогу.

И дело, пожалуй, был вовсе не в Поле, так по-кре стьянски прагматично решившей вопрос их дальнейших отношений, а именно в том выходе, который она предложила. Хотя где-то в глубине души ее поступок несколько задел мужское самолюбие Вики, сейчас он в очередной раз попытался взвесить все «про» и «контра».

Правда, если быть честным, Вика допускал, что он какое-то время будет жить вместе с так нечаянно встреченной женщиной, но такой крутой поворот несколько сбивал с толку, ну а необычное предложение, сделанное ее новым кавалером, вообще загоняло Иртеньева в тупик.

Слишком уж неожиданным выглядело такое благородство, и Вика всерьез опасался, что за столь широким жестом наверняка что-то кроется. А дальше изощренный ум Иртеньева давал волю фантазии, и ему начинало казаться, что если его впрямь освободили, то, конечно же, в самое ближайшее время должно последовать некое предложение, которое и поставит все на свои места.

От этих мрачноватых мыслей Иртеньева отвлек довольно бесцеремонный тычок в спину. Вика повернулся и увидел перед собой туповатую рожу стрелка охраны.

— Слышь, это вроде как тебя мы подобрали на остановке? — грубо спросил стрелок и, демонстративно заткнув пальцем одну ноздрю, шумно высморкался.

— Ну меня, а что? — Вика подобрался.

— А то, что тебя к себе наш старшой требует… — стрелок оценивающе посмотрел на Иртеньева и, выждав паузу, пояснил: — Он там у себя, каюта у него в носе.

Дурацкий оборот речи неожиданно рассмешил Иртеньева, чуть сбавив возникшее где-то внутри напряжение, и он, хмыкнув, обошел стоявшего столбом стрелка, чтобы пройти к трапу, ведущему мимо колесного кожуха прямо на полубак.

Теперь, когда его смутное предположение подтвердилось и освобождение получило некое продолжение, Вика почувствовал странное облегчение. У Иртеньева появился даже своеобразный интерес к тому, что же еще предложат ему дальше.

У дверей, ведущих в каюту, а она на пароходике была одна, и потому гадать не пришлось, Вика задержался. Сначала он машинально отметил, что здесь на носу гораздо тише, чем на корме, и шум машины не так докучает, а потом, как бы в последний момент, решил еще раз бегло проанализировать все происшедшее за последнюю неделю, предшествовавшую столь резкому повороту фортуны.

Как оказалось, гэпэушник Василий был человеком слова. В то время, когда Иртеньев, сидя у себя в землянке, косо поглядывал на явно чувствовавшую себя виноватой Полю да гадал, верить или не верить всему услышанному, бюрократическое колесо завертелось в не свойственном ему темпе.

Во всяком случае, по прошествии всего одной недели замызганный пароходик приткнулся к берегу, а через каких-то полчаса в землянку примчался ставший необыкновенно льстивым Савоська и передал Иртеньеву распоряжение большого начальника «сей секунд» собираться «на волю».

Пока ошарашенный таким поворотом Вика соображал что к чему, Поля, всхлипывая и причитая, споро собрала все его вещи, добавив от себя так умиливший Иртеньева узелок с харчами, куда она заботливо сунула только что испеченные шаньги.

А потом, когда они уже вдвоем, как принято по обычаю перед дальней дорогой, сели рядом, Поля совсем по-бабьи разревелось, так что Вике, и самому терявшемуся в догадках, пришлось даже подыскивать какие-то слова, чтобы ее утешить.

И вот только теперь, когда и проводы, и посадка остались позади, все, что волновало Вику с момента появления захеканного Савоськи, должно было встать на место. Окончательно осознав это, Иртеньев подобрался и решительно толкнул дверь.