Энн Бенсон - Огненная дорога Страница 13

— Нет, сейчас нам и без того забот хватит. — Он взял у Кэт лопату, приставил кончик к земле и надавил. — Похоже, почва тут мягкая. Давайте я буду копать, а вы оттаскивайте землю.

Гильом опустился на колени и голыми руками начал отбрасывать в сторону то, что выкапывал Алехандро. Кэт ему помогала, и очень быстро яма стала настолько глубока, что рыжеволосому французу пришлось спрыгнуть вниз и выбрасывать почву оттуда. Они прекратили работу, когда яма углубилась до уровня его груди.

— Хватит, я думаю, — сказал Гильом.

«Нет, нужно бы вырыть в полный человеческий рост, — подумал Алехандро, — а то звери разроют яму».

Ему, однако, приходилось видеть совсем неглубокие братские могилы, где лежали сотни погибших от чумы, едва присыпанные землей, и эта по сравнению с теми выглядела почти как королевский склеп. Он протянул Гильому руку, помог ему выкарабкаться наверх, и вдвоем они свалили тело в могилу, вместе с рукой раненого.

Когда яму забросали землей, мужчины в молчании замерли по сторонам могилы. Кэт удивило, что Гильом, так жаждущий предать тело товарища земле, как положено, сейчас, казалось бы, не проявлял никакого интереса к тому, чтобы позаботиться о его вечной душе. Пренебрежение Алехандро было объяснимым: он открыто презирал все христианские ритуалы. Однако девушка очень быстро поняла, в чем тут дело, поскольку еврей и француз примерно с равной степенью взаимного недоверия смотрели друг на друга. Молитвы о душе покойного были забыты.

«Ах, père, — с грустью подумала Кэт, — когда горечь перестанет разъедать тебе душу? И случится ли это когда-нибудь?»

Она знала — ему невероятно трудно проникнуться доверием к новому человеку, и он будет держать свои сокровенные мысли при себе, пока не почувствует, что ему ничто не угрожает.

Однако француз был не настолько осторожен или нерешителен.

— Ну, дело сделано, — сказал он. — Одному мне было не справиться, и я не могу выразить, как благодарен вам за помощь. А ведь вы меня совсем не знаете. Наверное, это говорит о родстве душ, о котором мы не догадываемся. — Он отошел к ближайшему дереву и отломил три длинные, покрытые листьями ветки. — Это чтобы заметать следы, когда пойдем обратно. — Он вручил ветки остальным. — И, может, по дороге мы сумеем разобраться, что же нас роднит. Думаю, для начала нужно рассказать друг другу, почему мы скрываемся.

Однако, пока они шли через лес, Алехандро и Кэт говорили мало; Гильом Каль не дал им такой возможности.

— Это было не сражение, а пародия на него, — рассказывал он. — Один купец как-то говорил мне, что есть такое словечко — фиаско — для описания того, когда все идет не так. Ну, хуже, чем в этом сражении, все пойти не могло. Противник превосходил нас числом, был лучше вооружен, и люди Наварры оказались гораздо более преданы ему, чем мы ожидали, хотя это казалось почти сверхъестественным — что этот изверг способен вызвать такое к себе отношение. — Он удрученно вздохнул. — Мы выступили против него вчера днем, когда узнали, что он собирается конфисковать у одного крестьянина приличный запас шерсти, которую тот благоразумно припрятал. Этот человек хотел продать ее и хорошо заработать на этом. А что, разве он не заслужил? Однако Наварра рассудил иначе. Он решил отослать шерсть ткачихам, на зимние туники для своих сторонников… мало ему, что отсюда и до Богемии он забирает себе каждый мешок пшеницы, каждую связку сосисок; теперь ему понадобилось и то последнее, благодаря чему эти несчастные могут прикрыть тело холодной зимой! И вдобавок ко всему королева и все ее дамы как раз были в замке. Объедались деликатесами, когда все крестьяне в округе умирают с голоду.

«Еда!»

Кэт почувствовала, что живот у нее свело. Вполуха слушая рассказ француза, она мечтала о золотистых булочках — в ранние времена их совместного путешествия Алехандро всегда извлекал их из какого-то потайного места в своей сумке — этой привычкой он был обязан давным-давно умершему товарищу, которым не раз восхищался.

«И я, маленькая дурочка, думала тогда, что здесь какая-то магия! Сейчас-то понятно, что это был простой здравый смысл».

Бросив взгляд на Алехандро, она заметила отрешенное выражение его лица.

«Наверное, тоже мечтает о магических булочках».

Гильом Каль продолжал говорить, на ходу оглядываясь и заметая следы веткой.

— Мы стояли твердо и, казалось, были близки к победе. — В его голосе послышалась ярость. — Но тут прямо ниоткуда возникли два рыцаря. Мы просто глазам своим не поверили! Кузены, один англичанин, другой француз, но оба поклялись не бросать леди в беде, и не важно, какого мерзкого плута она допустила к себе в постель. — В его словах отчетливо прозвучала горечь. — Это было для нас последней каплей. Они атаковали верхом, с мечами и луками; где нам выстоять против них со своими жалкими кольями и ножами? Не сомневаюсь, сейчас шерсть уже на пути к ткачихам Наварры, и кони, на которых ее увезли, проскакали прямо по телам тех, кто ее защищал.

Он, казалось, не знал усталости, подхлестываемый собственными словами.

— Они обращаются с крестьянами не намного лучше, чем с животными, и ждут, чтобы те работали, работали, работали! Однако во всей Франции не осталось ни одного плуга… хотя даже если бы они были, нет лошадей, кроме совсем дряхлых, чтобы тащить плуги. Но если бы каким-то чудом появились кони и плуги, ни у кого больше нет семян. Все съели…

Во время своих скитаний Алехандро и Кэт не раз слышали подобные сетования, но в силу необходимости ни во что не вмешивались, стараясь не обращать внимания на растущий хаос. Однако страстная речь Гильома вновь напомнила им об ужасном положении во Франции. Слушая его рассказ о борьбе за права жестоко угнетаемых крестьян, Кэт подумала, что он взвалил на свои плечи непосильную ношу и превратился в такого же гонимого, как они.

У него, однако, крепкие плечи, против воли обратила внимание она. Вообще он мужчина красивый и хорошо сложенный, хотя с необычной для француза фигурой: высокий, как люди в той стране, откуда она родом. Шагал Каль твердо и целеустремленно, в серых его глазах посверкивали искорки волнения; Кэт невольно загляделась на этого человека. Он, казалось, справился с пережитым этой ночью ужасом coup de grâce,[7] и в его голове роились новые планы.

Не успело солнце подняться высоко, как впереди стали видны знакомые приметы местности. Путники остановились в маленькой рощице, когда до дома оставалось шагов сто.

— Никаких признаков того, что здесь кто-то побывал, — глядя в прорехи между ветвями, заметил Алехандро, — однако само спокойствие настораживает.