Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер Страница 13

они живы, в российской тюрьме, но надеюсь – они мертвы. В Швеции государственный переворот – там мне было не укрыться, хотя сражался я за Швецию. Германия, Дания, Норвегия – в руках Бонапарта, и он охотно выдал бы меня новому российскому союзнику. Я был на английском корабле, одном из тех, что покупали у меня лес, и потому бежал в Англию. Когда-то я был богатейшим человеком в Финляндии, где богачей так мало, теперь я беднейший человек в Англии, где бедняков так много.

Водянисто-зеленые глаза вновь отразили свет из кормового окна, и Хорнблауэру опять стало немного не по себе. Да, его секретарь – человек не из приятных. И не только потому, что вынужден служить на чужбине, а Хорнблауэру, несмотря на укоры совести, как и всем, опостылели и сами изгнанники, и бесконечные скорбные рассказы – первые эмигранты начали прибывать лет двадцать назад из Франции, а затем хлынул все возрастающий поток из Польши, Италии и Германии. Вынужденный эмигрант вполне мог вызвать у Хорнблауэра предубеждение – и вызвал, кстати, как сам Хорнблауэр со своим обостренным чувством справедливости признавал. Так или иначе, именно по этой причине Браун ему не понравился. Нет, неправда – он не понравился ему беспричинно.

Досадно, что до конца плавания придется тесно общаться с этим человеком. Однако в столе у Хорнблауэра адмиралтейские приказы, и там черным по белому написано внимательнейшим образом прислушиваться к советам мистера Брауна, «джентльмена, глубоко изучившего жизнь Балтийских стран». И все же Хорнблауэр искренно обрадовался, когда в дверь постучал приглашенный к обеду Буш, избавив от необходимости беседовать с мистером Брауном дальше. Молодой человек поклонился Бушу и выскользнул из каюты. Каждый мускул его тела изображал позу – нарочитую или естественную, Хорнблауэр сказать не мог, – человека, знававшего лучшие дни и вынужденного покоряться судьбе.

– Как вам ваш шведский писарь, сэр? – спросил Буш.

– Он не швед, а финн.

– Финн! Да неужто, сэр! Надо постараться, чтобы не дошло до команды.

На честной физиономии самого Буша было написано плохо скрываемое беспокойство.

– Разумеется, – ответил Хорнблауэр.

Он сделал непроницаемое лицо, чтобы Буш не заметил: коммодор совершенно упустил из виду моряцкие суеверия касательно финнов. Для моряка всякий финн – колдун, который поднятым пальцем насылает шторма, но Хорнблауэр решительно отказывался видеть такого финна в самолюбивом бедняке Брауне, несмотря на его нехорошие бледно-зеленые глаза.

Глава шестая

– Восемь склянок, сэр.

Хорнблауэр с трудом возвращался к яви, смутно чувствуя, что его отрывают от приятных сновидений, хотя он уже не помнил каких.

– Еще темно, сэр, – неумолимо продолжал Браун. – Ночь ясная. Ветер устойчивый, сильный, вест-тень-норд. Шлюпы и флотилия видны по левому борту, мы лежим в дрейфе, сэр, под крюйселем, грот-стакселем и кливером. Ваша рубашка, сэр.

Хорнблауэр сел на койке и сонно потянул с себя ночную рубашку. Сперва он думал просто накинуть что-нибудь теплое, чтобы не замерзнуть на палубе, однако требовалось блюсти коммодорское достоинство. Кроме того, он хотел создать себе репутацию человека, не пренебрегающего никакими мелочами. Собственно, для того Хорнблауэр вчера и распорядился, чтобы Браун разбудил его с запасом минут в пятнадцать. Поэтому он надел форменные штаны, сюртук и башмаки, тщательно причесался в дрожащем свете фонаря, который Браун держал в руках, и отбросил мысль о бритье. Если в четыре часа утра выйти на палубу свежевыбритым, все поймут, что коммодор озабочен своим внешним видом. Он надел треуголку, сунул руки в рукава поданного Брауном бушлата. Часовой у дверей каюты при появлении великого человека вытянулся во фрунт. На полупалубе несколько смешливых юнцов, сменившихся с вахты, испуганно смолкли. И правильно.

На шканцах было так холодно и неуютно, как и должно быть до рассвета в Каттегате весенним утром. Суматоха смены вахт только что улеглась; едва различимые в темноте силуэты, которые поспешно отступали к левому борту, оставляя ему правый, были совершенно безлики, зато стук Бушевой деревяшки Хорнблауэр узнал сразу.

– Капитан Буш!

– Сэр?

– Во сколько сегодня восход?

– Э… примерно в половине шестого, сэр.

– Я не спрашивал, когда примерно. Я спросил: «Во сколько сегодня восход?»

Секундное молчание, пока совершенно уничтоженный Буш переваривал выговор. Затем другой голос произнес:

– В пять тридцать четыре, сэр.

Говорил молоденький второй лейтенант, Карлин. Хорнблауэр дорого бы заплатил, чтобы узнать: помнил Карлин время восхода или сказал наугад, в надежде, что коммодор не проверит. Да, бедняга Буш прилюдно схлопотал выволочку, но поделом: он должен был знать, когда восход, учитывая, что вчера они с Хорнблауэром составляли планы, основанные как раз на этом обстоятельстве. А дисциплине будет только на пользу, если все узнают, что коммодор не щадит никого, даже капитана линейного корабля, своего лучшего друга.

Хорнблауэр раза два прошелся по палубе. Семь дней, как они покинули Даунский рейд, и с тех пор никаких вестей. При устойчивом западном ветре их и не может быть: ни один корабль не доберется сюда из Балтики или даже из Гетеборга. Со вчерашнего дня, когда обогнули Скагген и вошли в Каттегат, он не видел ни одного паруса. Последние вести из Швеции были двухнедельной давности, а за две недели могло случиться всякое. Швеция легко могла перейти от недружественного нейтралитета к открытой войне. Впереди Зунд. Его ширина в самом узком месте – три мили, по правому борту будет Дания, союзница Франции, с левого – Швеция, а фарватер Зунда проходит под пушками Хельсингборга. Если Швеция – противник Англии, то пушки Дании и Швеции – Хельсингера и Хельсингборга – легко смогут покалечить эскадру. Отступление же, как всегда, будет опасным и трудным, а то и невозможным. Есть прямой смысл помедлить, отправить шлюпку и выяснить, какова сегодняшняя позиция Швеции.

С другой стороны, в