Искусство под градусом. Полный анализ роли алкоголя в искусстве - Максим Николаевич Жегалин Страница 13

В детском саду мы учили такую песню:

«Пусть всегда будет солнце,

Пусть всегда будет мама,

Пусть всегда буду я».

А один мальчик назло всем перевирал:

«Пусть всегда будет водка, колбаса и селедка».

А ведь все так и случилось. И никакого вам больше меда.

Выводы:

• обезьяна выпила и стала человеком;

• алкоголь – двигатель прогресса;

• ради пива можно пахать землю;

• кто не работает – тот не пьет;

• Китай – и тут всех опередил;

• древние египтяне – алкаши;

• вино старше большого взрыва;

• попробуй разбавить вино, чтобы хоть раз почувствовать себя человеком;

• дистиллируй все, что видишь.

Пьянство само по себе губительно, иррационально, непредсказуемо. Поэтому я ничего не пропагандирую, кроме культуры.

Глава 3

Алкоголь и власть

Бобовый король

Жалко, что я не король. Жители моего королевства были бы счастливы и довольны. Лица расплывались бы в улыбках, воздушные шарики украшали бы улицы – мир, труд, май. Экономику построили бы на туризме: каждый турист, желающий попасть к нам на праздник, платит налог и приходит со своим алкоголем. Никто не работает. Все пьют с утра до ночи, но аккуратно, напиваясь только до веселья. Тех, кто так не умеет, выгоняют с позором. Граждане заняты танцами, музыкой, поэзией и другими искусствами. Все – богема, все – философы.

«Король-солнце» Максим Николаевич просыпается с рассветом, на завтрак его ждет холодное просекко и фрукты. Кто это все приготовил, если никто не работает, – не важно. Не будем думать о быте.

После завтрака – прогулка по саду, чтение, катание на лодках. Обед можно запить полбутылкой белого, не забыть выпить граппы в конце, чтобы все легче усвоилось. На ужин – пир. На пир приглашены все. Танцы до упада, песни до рассвета, никаких дебошей, драк и забастовок. Армии нам не надо, полиции тоже.

И жили они долго и счастливо в королевстве, которому нет на земле ни места, ни времени, ни малейшей надежды. В стране стрекоз, где и духа муравьиного нет. Но какой из меня король, разве что только «бобовый».

На картинах Якоба Йордонса, кажется, все пьяны: и взрослые, и дети, и даже собаки с кошками. Горланят, ржут, тискают друг друга, кому-то совсем уже поплохело. Один из персонажей – король. На голове его – корона, в руках – бокал. Настоящий пир, но все здесь, кроме серьезной степени опьянения собравшихся, понарошку.

Застолье с бобовым королем – так во Фландрии XVII века праздновали католическое богоявление. Возвращались из церкви, суетливо накрывали на стол, может быть, говорили сами себе «один бокальчик и все» или «сегодня ладно, а с завтрашнего дня – новая жизнь».

Обязательным угощением был пирог, в тесто которого заранее замешивали боб. Боб этот был сюрпризом, волшебной жемчужиной, и тот, кому он попадался в пироге во время праздника, провозглашался бобовым королем, садился в центре, надевал медную корону, поднимал бокал и зычно объявлял: «Король пьет». Все остальные гости в этот вечер изображали свиту. Иногда на «короля» вешали бумажную звезду, и с высокими свечами в руках он совершал «шествие», окруженный детьми в дурацких колпаках.

Игра эта была популярна и среди простого народа, и среди знати. Историки считают, что такой карнавал способствовал умягчению сердец, народному единению. Тот, кто вдоволь нашутился над псевдокоролем, не станет покушаться на настоящего.

Вообще фламандцы любили пировать и меры не знали (я бы чувствовал себя комфортно в этой стране). Отмечали все подряд и с размахом: например, ежегодный обед гильдии святого Луки, объединяющей живописцев, стоил 1300 флоринов, при этом доход гильдии составлял от силы 2000.

Всамделишные местные правители не знали, что делать с этим неукратимым буйством жизни.

Штатгальтеры Альберт и Елизавета Габсбургские официально запретили фламандцам приглашать в гости больше 32 пар и пировать дольше двух дней, так как «собрания в 500 и 600 человек по поводу свадьбы, кроме того что приводят к обеднению и разорению, неизбежно ведут к ссорам и дракам».

Но зато сколько картин! Мало было бесконечного праздника в жизни, его еще и начали рисовать. Якоб Йордонс писал много и быстро, одних «бобовых королей» написано около десяти. Все персонажи в теле, все полны жизни и безобразно пьяны.

Кстати, обычно Йорданс изображал королем своего учителя живописи – Адама ван Ноорта. Женщина с ребенком на руках посреди вакханалии – жена и дочь художника. Себя Йорданс помещал на переднем плане, как самого веселого и отвязного, будто кричащего «эгегей!».

Тем удивительнее, что к концу жизни художник перешел в кальвинизм – самое строгое и радикальное ко всяческим удовольствиям ответвление протестантизма. Нашел Якоб Йорданс своего темного муравья, и темный муравей приютил гуляку.

Один из «Бобовых королей» висит в Эрмитаже. Короля уже перекосило, все в дым, какой-то старик положил руку на грудь какой-то женщине, женщина эта поит ребенка вином. Кто-то играет на волынке, другой надрываясь орет, заливается младенец на руках у матери-алкоголички. Все в движении, в ритме, в круговороте. И я смотрю на эту картину и думаю: жалко, что я не король. Согласен и на бобового. Положите мне фасолинку в пирог.

Ельцин

Ну а что же с настоящими правителями? Как управлять страной, не принимая на грудь? Как бороться со стрессом? Как бороться с соблазном: ведь все могут короли, все могут короли и судьбы всей земли вершат они порой. Каково это, когда любая прихоть будет исполнена? А будь вы обычным продавцом, вы бы осмелились не продать бутылку президенту, если б он пришел после 23 часов?

Вот возьмем, допустим, Ельцина. Я родился в 1995 году и ничего не помню, кроме легендарного: «Я устал, я ухожу». Хотя и это наверняка ложное воспоминание.

Но то ли из разговоров родителей и воспитателей в детском саду, то ли из первых прочитанных газет, то ли откуда-то из небесных сфер я всегда знал, что Ельцин алкоголик. Да кто об этом не знал. Весь мир следил за первым президентом России, и бедный президент отвечал на это внимание трогательными выходками.

Например, в 1994 году Борис Николаевич начал дирижировать военным оркестром при выводе российских войск из Германии.

Или вот, Билл Клинтон рассказывает историку Тейлору Бранчу о том, как в 1995 году, во время визита