Луи Буссенар - Капитан Сорвиголова Страница 14

Сорвиголова, быстро подойдя к ним и сняв шляпу, обратился к молодому человеку:

— Простите за опоздание. Я прямо с дежурства. Как себя чувствуете?

— Неплохо… Вернее, лучше… Благодарю. Но мой бедный отец… Взгляните!

— Доктор сейчас придет. Он обещал мне заняться вашим отцом в первую очередь. Я уверен, он извлечет пулю.

— Спасибо за участие! Вы благородный и честный противник! — сказал молодой шотландец.

— Есть о чем говорить! На моем месте и вы, наверное, поступили бы так же.

— Судя по вашему произношению, вы — француз?

— Угадали.

— В таком случае, мне особенно дорого ваше дружеское расположение. Вы даже не представляете себе, как мы с отцом любим французов! Однажды вся наша семья — отец, сестра и я — очутилась в страшном, прямо-таки отчаянном положении. И французы вырвали нас буквально из объятий смерти.

— А вот и доктор! — воскликнул Сорвиголова, тронутый доверием, оказанным ему вчерашним противником.

Врачу было лет сорок. Высокий, сильный, ловкий в движениях, с чуть обозначившейся лысиной, со спокойным и решительным взглядом и плотно сжатыми губами, оттененными белокурыми усами, он походил скорее всего на партизана: за спиной — карабин, на поясном ремне — туго набитый патронташ, и ни галунов, ни каких бы то ни было других знаков отличия.

Голландец из Дортрехта[42], ученый-энциклопедист и замечательный хирург, доктор Тромп после первых же выстрелов в Южной Африке прибыл в Оранжевую Республику и вступил добровольцем в армию буров. Он мужественно сражался в ее рядах, а в случае необходимости превращался во врача. Добрый, самоотверженный, он страдал только одним недостатком — был неисправимым болтуном. Впрочем, недостаток ли это? Уроженец Нидерландов действительно по каждому поводу мог разразиться целым потоком слов, но мысли его были настолько интересны и оригинальны, что окружающие его охотно слушали.

Доктор извлек из подвешенного под патронташем холщового мешка медицинские инструменты, разложил на походном столике и сразу же потерял воинственный вид.

Захлопотали санитарки. Одна принесла воды, в которую врач погрузил губку, другая зажгла большую спиртовку. Добродушно улыбаясь направо и налево, врач благодарил, отвечал на приветствия, мыл руки и приговаривал:

— Раствор сулемы! Превосходное антисептическое средство!.. Я к вашим услугам, Сорвиголова… Так. Отлично. Теперь оботрем губкой лицо.

Прокалив на спиртовке инструменты, доктор Тромп направился к полковнику. Раненые, лежавшие поближе, заворчали.

— Терпение, друзья! Позвольте мне прежде сделать операцию этому джентльмену. Кажется, он при смерти. — У этого чудесного врача была своеобразная манера преподносить больным горькие истины.

С помощью Жана Грандье и Фанфана он усадил раненого на кровати и поднял его рубашку.

— Великолепная рана, милорд! — воскликнул доктор. — Можно подумать, я сам нанес ее, чтобы облегчить впоследствии свою работу. Нет, вы только взгляните! Третье правое ребро точно резцом проточено. Ни перелома, ни осколка! Одно только маленькое, узенькое отверстие. Через него пуля прошла по прямой сквозь легкое и должна была выйти с другой стороны. Нет?.. Куда же она в таком случае девалась? Странная история… Ба! Да она застряла в середине лопатки! Сейчас я извлеку ее… Потерпите, милорд. Это не больнее, чем когда вырывают зуб. Раз… два… Готово!

Глухой хрип вырвался из уст офицера, конвульсивным движением он до боли сжал руку сына. Из раны брызнула струя крови, и одновременно раздался тихий свистящий вздох.

— Превосходно! — продолжал хирург. — Легкое освободилось… Дышите, полковник, не стесняйтесь!

Герцог Ричмондский глубоко вздохнул, в его глазах появилась жизнь, щеки слегка порозовели.

— Ну как, легче теперь, а?

— О да!

— Я так и знал… Ну, что вы теперь скажете, Сорвиголова, а?.. Терпение! Немного терпения, ребята…

Тромп трещал без умолку то по-английски, то по-голландски, то по-французски, но делал при этом все же гораздо больше, чем говорил. Обратившись к полковнику, он произнес:

— Через три недели вы будете на ногах, милорд. Видите ли, эта пуля — прелестная вещица, чистенькая, как голландская кухарка. Благодаря своей огромной скорости — шестьсот сорок метров в секунду! — она, как иголка, проходит через живую ткань, не разрывая ее. Ничего общего с этим дурацким осколочным снарядом, который все рвет и кромсает на своем пути. Нет, решительно, пуля от маузеровской винтовки — очень деликатная штука… джентльменский снарядец!

И неумолчный говорун, ни на секунду не прерывая словесного потока, вставил во входное и выходное пулевые отверстия большие тампоны гигроскопической ваты, пропитанной раствором сулемы, и наложил сверху обеззараживающие компрессы.

— Вот и все! Диета? Супы, молоко, сырые яйца, немного виски с содовой водой… А через восемь дней — ростбиф, сколько душа запросит. Благодаря вашей крепкой конституции у вас даже не повысится температура. — И, не дожидаясь благодарности, этот чудак крикнул: — Следующий! — и перешел к другому больному, бросив на ходу: — А вы, Сорвиголова и Фанфан, за мной!

Молодой лейтенант, изумленный говорливостью врача, но еще более восхищенный счастливым исходом дела, нежно обнял отца.

А доктор с помощниками продолжил обход. На каждом шагу им приходилось сталкиваться с необычайно тяжелыми ранениями. Современная баллистика[43] словно глумилась над современной хирургией, позволяя ей излечивать раны, считавшиеся ранее смертельными.

Например, четыре дня назад, во время схватки на аванпостах, один ирландский солдат был поражен в самое темя. Пуля пронзила мозг, нёбо, язык и вышла через щеку. Положение раненого казалось безнадежным. В той же стычке другому ирландцу свинец угодил в висок и, пройдя через мозг, насквозь пробил череп[44].

— Что вы на это скажете, молодые люди? — с гордостью воскликнул доктор. — В былые времена, при старинном оружии, головы этих молодцов разлетелись бы, как тыквы. А деликатная, гуманная пулька, запущенная маузеровской винтовкой, сумела нежно проскочить сквозь кости и мозговую ткань, причинив моим пациентам только одну неприятность: они лишились на время возможности нести боевую службу.

— Сногсшибательно! — воскликнул Фанфан, не веря своим ушам.

— Изумительно! — подтвердил Сорвиголова.

— Через две недели они будут здоровы, как мы с вами! — торжествовал доктор.

— И даже без осложнений? — спросил Сорвиголова.

— Даже без мигрени!.. Впрочем, я опасаюсь, как бы один из них не стал страдать страбизмом[45].