Понсон дю Террайль - Капитан Мак Страница 14

— Ну что же, говорите, сударыня, я вас слушаю.

— Ах, — ответила она, — есть вещи, которые я могу сказать только королю, потому что их может знать только король.

— И ваш брат о них не знает?

— Да, сир, и не должен никогда узнать.

Сир де Бовертю был человеком очень порядочным. Он сказал сестре:

— Ну что же, поведайте королю то, что вы хотите ему поведать, и если его величество сочтет, что половина отцовского достояния принадлежит вам, я вам его отдам.

Бледность, таинственная печаль и траурные одежды мадемуазель де Бовертю возбудили в короле некоторое любопытство. Он дружеским жестом попросил кардинала оставить его одного, и его преосвященство вышел вместе с сиром де Бовертю, но перед тем успел бросить взгляд на часы. На часах была почти полночь.

Глава 10. Мадемуазель де Бовертю

— Итак, сударыня, — произнес король, очутившись наедине с мадемуазель де Бовертю, — я слушаю вас.

— Сир, — сказала она, — то, в чем я признаюсь вашему величеству, не знает ни один человек: я — мать.

— Ага! Так! — промолвил король. — Я начинаю понимать, почему вы хотите сохранить часть отцовского наследства.

— Сир, — продолжала дама в трауре, — не судите меня слишком строго, и будьте столь же терпеливы, сколь великодушны: выслушайте меня.

Король кивнул головой в знак согласия. Мадемуазель де Бовертю продолжала:

— Сейчас мне сорок один год, а тогда мне было восемнадцать. Этим я хочу вам сказать, что сын, чье наследство я пытаюсь защитить, это молодой человек, которому сейчас около двадцати двух лет.

— Черт возьми! — произнес несколько легкомысленным тоном король.

Но мадемуазель де Бовертю взглянула на монарха так холодно и спокойно, что его несколько насмешливая улыбка исчезла.

— Вам не будет смешно, сир, когда вы узнаете мою историю.

В голосе ее прозвучали печальные и повелительные ноты, которые невольно покорили короля.

— Я слушаю вас, сударыня, — серьезно повторил он.

Мадемуазель де Бовертю продолжала:

— Наше поместье расположено на склоне холма, на краю Шамборского леса. Оно называется Бюри. Однажды вечером отца моего не было дома, брат в это время служил в королевской гвардии и я была одна… Всю вторую половину дня шел дождь, приближаясь гроза и, так как дело шло к ночи, тучи прорезали молнии. Начался ливень. В двери Бюри постучался всадник в охотничьем кафтане. Он сказал, что он — из свиты короля и отбился от остальных охотников. Это был уже немолодой человек, но у него был благородный и рыцарственный вид, глаза ясные и широкая улыбка. Я сама прислуживала ему, и мной при этом владело какое-то неизъяснимое чувство. Он провел ночь в Бюри и сказал, что вскоре вернется поблагодарить моего отца за гостеприимство, которое я ему оказала. И вправду, он вернулся через неделю.

По какому-то роковому совпадению, брата моего все еще не было; как и в прошлый раз, шел дождь, и волнение, охватившее меня при первом свидании, усилилось.

Мадемуазель де Бовертю на минуту в волнении замолчала, тяжело дыша и глядя в пол.

Король ласково сказал ей:

— Я испытываю к вам живейший интерес. Прошу вас, продолжайте.

— Сир, — прошептала она, — пусть ваше величество пощадит мои чувства и избавит меня от рассказа грустной повести о соблазненной девушке. Этот красивый и благородный дворянин приезжал еще не раз, и злосчастная судьба так распорядилась, что я каждый раз была в замке одна. И однажды я заметила, что близится тот час, когда я уже не смогу больше скрывать свой грех. На мое счастье, на следующий день отец сказал мне:

— Жанна, дитя мое, король соблаговолил вспомнить о нашем старинном роде. Я отвезу вас в Париж, где вы войдете в число фрейлин королевы.

И действительно, отец отвез меня в Париж. В тот день, когда меня представляли в Лувре, король был на охоте. Меня приняла королева, и в тот же вечер я приступила к своим обязанностям. Увы! Когда на следующий день я по долгу службы зашла в покои королевы, я чуть не упала в обморок, увидев там моего знакомого дворянина, улыбнувшегося, видя, что я вхожу. Я узнала этого дворянина, это был он! Вокруг него все стояли, обнажив головы, а он сидел и на голове у него была шляпа. Этот человек, которого я все еще любила и чей ребенок шевелился у меня под сердцем, был король! Король Генрих Великий, отец вашего величества!

При этом признании Людовик XIII не мог сдержать возгласа удивления.

Мадемуазель де Бовертю продолжала:

— Благодаря королю, я родила в величайшей тайне, и мое бесчестье не стало никому известным. Я дала жизнь сыну…

Тут голос мадемуазель де Бовертю дрогнул и по лицу ее заструились молчаливые слезы.

— Вы понимаете, государь, что нужно было во что бы то ни стало скрыть от всех мой грех, и король Генрих отобрал у меня ребенка, пообещав мне позаботиться о нем, и он, несомненно, сдержал бы слово…

— И кто же ему помешал? — с удивлением спросил Людовик XIII.

— Сир, — ответила мадемуазель де Бовертю, — через месяц после того, как я оправилась от родов, король пал, заколотый ножом Равальяка.

— Ну… а ребенок?

— Король унес тайну его судьбы с собой в могилу.

— И нет никакой возможности опознать вашего сына?

— Простите, ваше величество, но в день, когда его у меня забрали, я повесила ему на шею медальон со своим портретом.

— Бедняжка! — прошептал король.

— Но, — продолжала мадемуазель де Бовертю, — я убеждена, сир, что сын мой не умер, что я его увижу в один прекрасный день… и потому, сир, вы ведь понимаете, что ему понадобится поместье.

— Я беру это на себя, — произнес король.

И тут он взглянул на часы.

— О, пресвятое чрево! — воскликнул он, поднимаясь рывком. — Уже час ночи!

— Так каково же, сир, — спросила твердым тоном мадемуазель де Бовертю, — решение вашего величества?

Но король уже не думал об этом таинственном сыне, последнем, без сомнения, ребенке самого галантного из монархов.

Он думал о прекрасной донье Манче, которая ждала его в гостинице «У Единорога», на дороге из Орлеана в Блуа…

— Завтра, завтра! — воскликнул он. — Я решу это дело завтра.

Но не успел он подбежать к двери, как вошел кардинал.

— Сир, — сказал он, — посмотрите!

— Ну, что еще? — с досадой буркнул король.

— К нам гости…

— Что? — спросил Людовик.

Но кардинал уже распахнул створки окна, выходившего во двор замка, и ошеломленный король услышал топот лошадей и при свете двадцати факелов увидел, что у крыльца остановились носилки в окружении множества всадников.

— А это еще что такое? — закричал он.