Александр Байгушев - Партийная разведка Страница 14

Таких «просмотров» с последующими продвижениями было множество. Тот же знаток Достоевского Юрий Селезнёв из Краснодара. Да многие. Но эти два случая я особенно запомнил, потому что о пророческом даре Валентина Сорокина, о том, что это русская восходящая звезда, заговорили по всей Москве — с превеликой радостью у «нас» и с тревогой у «них».

Быстро поднялся и Юрий Селезнёв — сменивший Семанова на руководстве серией «Жизнь замечательных людей». И сам он — автор замечательной книги о Достоевском, в которой пригвоздил Вечного Жида (сколько Ухищрений мне пришлось положить — я тогда уже работал замом главного редактора в издательстве «Современ— чтобы эта дивная книга проскочила цензуру) и многих ярких критических статей. Конечно, не всё было так гладко. Юрия Селезнёва мы рано потеряли. Он странно погиб от инфаркта на территории ГДР, вотчине наших спецслужб — не приехала скорая.

Кого-то из наших, полюбившихся в «Русском клубе», «они» сумели-«съели». Не смогли мы достойно защитить самоотверженного ленинградца Марка Любомудрова и москвича, доцента факультета журналистики МГУ Юрия Иванова. Тем болеё трудно было помочь, если «нашего» русского ели поедом в «чужих» журналах и на телевидении. В лучшем случае в «инстанциях» нам предлагали «перевших на рожон» — так это формулировалось, — самоотверженных «наших» русских куда-то трудоустроить и тихо, не обостряя ещё больше, а то совсем, мол, затравят, снять с них партвыговора, которые им «иудейское лобби» вкатывало. КПК — Комитет партийного контроля во главе с Арвидом Яновичем Пельше, а затем с 1983-го Михаилом Сергеевичем Соломенцевым всецело был на стороне державников и почвенников. Тем не менеё даже КПК порой пытался всё спустить на тормозах, не дразнить пархатых гусей. А лишь принимал закрытую рекомендацию для ЦК осторожно подготовить и затем провести «реорганизацию» засветившейся на русофобии организации и под этим милым флагом «немного почистить её от зарвавшихся лобби». Но мы особенно и не жаловались — мы понимали, что борьба есть борьба.

5. ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ БАЗА «РУССКОЙ ПАРТИИ». «РУСОФОБИЯ» ИГОРЯ ШАФАРЕВИЧА

Всякое серьёзное политическое движение начинается с теоретической основы. У нас же её тогда, в 60-х годах, практически не было. Мы начинали приходить в себя — в русское самосознание чуть ли не с нуля: всё знаково русское тогда держалось за семью замками в засекреченном от народа «спецхране». Даже Сергей Есенин, даже Фёдор доСтоевский были под полузапретом — не переиздавались. Дьва Толстого и Лескова долго топтали и не выпускали. Бунина боялись. Что уж говорить о великой книге Николая Данилевского «Россия и Европа», объяснившей всему миру русскую душу?! В современной западной философии имя Данилевского упоминается первым в ряду таких выдающихся мыслителей, как О. Шпенглер, А. Тойнби, Ф. Нортроп, В. Шубарт, П.А. Сорокин. Но на своей родине о Данилевском молчали, как о прокажённом.

Великого Фёдора Тютчева толком не знали. Об Алексеё Хомякове и Иване Киреевском, Иване и Константине Аксаковых, Константине Леонтьеве и Василии Розанове, Георгии Федотове с его «Будет ли существовать Россия?», Иване Ильине и Иване Солоневиче писать запрещалось — этих вроде как и не было, иудейская цензура любое, даже осторожное критическое упоминание о них с воплями вырезала! О православном орденском исихазме — «самопознании духа в великом безмолвии через сердце» даже многие культурные и тайно верующие русские слыхом не слыхивали. Заикнёшься — смотрят на тебя растерянно даже на уровне эрудитов Петра Палиевского или Вадима Кожинова.

Поэтому «Русские клубы» призваны были первым делом вернуть в обращение самобытную русскую духовную культуру. Через осторожные рефераты и лекции. Через хорошо законспирированный «самиздат». Через общение русских людей на своём русском духовном языке. Через осторожное по шажочку возвращение русского самосознания в лоно Православной Церкви и в её тайную Доктрину — исихазм.

Кадров своей русской интеллигенции у нас практичен ски не было, с миру по нитке собирали. Знаковых русских фигур — кот наплакал: Леонид Леонов, Михаил Шолохов с его верным помощником Фёдором Шахмагоновым, молодые Владимир Солоухин и только что вышедший из запрещения Илья Глазунов. Я горжусь тем, что первым пробился через тяжёлую цензуру с легальной статьёй о молодом Глазунове, — по обстоятельствам витиеватой, жалко оговаривающейся, но со знаковым названием «Обещание» и крупными фотографиями работ — смотри, как это порусски прекрасно «живописано», каждый сам всё поймёт! Был тогда такой «террористический» взрыв («Советская культура», 3 апреля 1962 г.), что на следующий же день меня пригласили — на меня посмотреть — на элитное сборище военных атташе и посланников по культуре, то есть всех «профессионалов», в Британское посольство, где мы по душам поговорили! Недавно Народный художник СССР, лауреат Государственной премии России, ректор русской Академии художеств, почётный руководитель реставрационных работ в Большом Кремлёвском Дворце Илья Сергеевич Глазунов открыл на Волхонке, 13, рядом с Храмом Христа Спасителя, свой личный музей, подарив городу 306 своих работ. А в них вся русская история в картинах. Дивная галерея русского самопознания. Сведите, русские, к Глазунову своих детей, чтобы русский дух в них пробудился. Видите, добился своего торжества русский гений.

В 60-е такое было невозможно. И от себя, и от Запада мы, русские, были отгорожены одинаково «железным занавесом». И нам было лишь бы подняться с колен.

Если иудейские шустрые мальчики, вроде поэта Евтушенко, имея в кармане личный телефон Андропова, не

Рылезали из-за границы, провозя через таможню и инструкции, и «нужную» иудеям литературу (русофобию всех Амальриков, Померанцев, Шрагиных, Яновых и иже с ними), то «открыто русских» деятелей андроповское ведомство под любым предлогом делало «не выездными». Пробился в выездные бесстрашный Глазунов, но таких из «наших» были считанные единицы.

В 60—70-е годы современную историю русско-еврейского противостояния в его особо поучительном не только открытом, но и закулисном, «подковёрном», тайно-конспирологическом варианте, как и оперативные сводки боёв на русско-еврейском фронте, мы получали практически только со слов идеологического противника. Прежде всего из «Материалов исследовательского отдела радио «Свобода». Их не только слушали те «счастливчики», кому удастся обойти вой заглушки, но и тщательно записывали советские спецслужбы. А потом без комментариев они тут же попадали на стол доверенного идеологического аппарата. Считалось, что наша «номенклатура» — особо проверенные люди, которые способны сами разобраться, где правда, где ложь.