Александр Дюма - Охотник на водоплавающую дичь Страница 14

Однако денежные переводы Ланго становились все более скудными. Предпоследний перевод составлял всего тысячу франков, а последний лишь

пятьсот франков.

Кроме того, в письме, приложенном к последнему переводу, Тома Ланго просил передать своему клиенту (бакалейщик ведь был неграмотным), чтобы Ален больше на него не рассчитывал; таким образом, полученные пятьсот франков были последними, какие он получил.

Ален вертел в руках эти двадцать пять луидоров, размышляя, что с ними делать.

«(Как правило, ему хватало таких денег на день или, самое большое, на двое суток.

И тут он подумал, что если ему хоть немного улыбнется удача, то можно будет удвоить или утроить эту сумму, а то и умножить ее в десять раз.

Сын фермера знал четыре-пять заведений, где каждый день шла игра.

Когда настал вечер, он не стал утруждать себя долгим выбором и отправился в ближайший игорный дом. Алена видели там уже не раз.

Поэтому к его появлению отнеслись спокойно; он был там лишь одним из азартных завсегдатаев, играющих по-крупному.

Молодой человек сел за первый попавшийся стол и сделал ставку.

Волею случая противником Алена оказался иностранный офицер, полуитальянец, полуполяк, уже неоднократно игравший с ним и обыгрывавший его с неизменным успехом.

Пока у Алена Монпле карманы были полны луидорами и банкнотами, он не придавал большого значения тому, как уплывают его деньги, но теперь, когда пришла пора выложить последние пятьсот франков, чтобы извлечь из них прибыль, либо проиграть и распрощаться с Парижем, молодой человек стал играть более осмотрительно.

Поэтому он заметил, что офицер как будто не совсем честно снимает колоду.

К тому времени у Алена оставалось только пятнадцать луидоров от прежних двадцати пяти, и ему предстояло поставить их на кон-

Офицер открыл трефового короля.

Между тем ни он, ни его противник еще не разобрали карты.

Ален Монпле положил руку на карты офицера.

— Карты трогать нельзя, — сказал игрок.

— Простите, сударь, — ответил Ален, — если среди ваших пяти карт меньше трех козырей, я признаю свою вину и заранее приношу вам извинения.

— А если у меня три козыря на пять карт? — спросил офицер надменным тоном.

— Тогда я не только не принесу вам извинений, — чрезвычайно вежливо продолжал Ален Монпле, — но вдобавок скажу… скажу…

— Что же вы скажете? — проворчал его противник. Ален открыл карты офицера — среди них оказалось три козыря: дама, валет и десятка треф.

— …. я скажу, — произнес молодой человек, — что вы плутовали, когда снимали колоду, и что вы шулер.

Офицер взял несколько карт и бросил их Алену в лицо.

— Вот как! — воскликнул Ален. — Я читал в «Кодексе» господина Шато-Виллара, что любое прикосновение приравнивается к удару. Мне придется вернуться в Мези, но, кажется, я вернусь туда не с позором?

Это происшествие наделало много шума.

Прежде чем расстаться, противники назначили поединок на следующий день, в восемь часов.

Ален, которого ударил офицер, был вправе выбирать оружие.

Он выбрал пистолеты.

Офицер отнюдь не возражал: он сам слыл отменным стрелком.

Ален хотел, чтобы дуэль состоялась на аллее Ла-Мюэтт.

Он должен был взять реванш на том самом месте, где в первый раз потерпел поражение.

Его противник согласился и на это.

Они условились, что секунданты принесут из тира пистолеты, в которых нет двойного спуска и из которых еще ни разу не стреляли. :

Служитель из тира должен был сопровождать секундантов, чтобы заряжать оружие.

В восемь утра все были на месте дуэли.

Осмотрев пистолеты, секунданты признали, что они отвечают всем необходимым требованиям.

Затем было решено, что противники встанут в сорока шагах друг от друга и двинутся навстречу.

Пройдя десять шагов, каждый из них должен был остановиться. Таким образом, истинное расстояние между ними составляло бы двадцать метров. (Как известно, в вопросах дуэлей шаг приравнивается к трем футам.)

Соперники встали на свои места с учетом оговоренной дистанции.

Каждому из них вручили по пистолету, который зарядил служитель тира. Затем два секунданта, подававшие оружие дуэлянтам, отошли назад и одновременно вскричали:

— Вперед!

По этой команде Ален и офицер начали сближаться.

Сделав два шага, оба подняли пистолеты и выстрелили.

Выстрелы прозвучали одновременно.

Монпле покачнулся, но удержался на ногах.

Офицер дважды повернулся вокруг своей оси и упал на землю лицом вниз. Секунданты подбежали к своим подопечным.

Пуля попала Алену в середину подбородка и сплющилась, как от удара о щит с мишенью. Кость оголилась, но осталась цела.

Удар был настолько сильным, что Ален еле устоял на ногах.

Сердце офицера оказалось пробито, он был сражен наповал.

— Невелика беда! — дружно сказали четверо секундантов. — Одним мошенником меньше, только и всего.

Такими словами проводили в последний путь человека, чье имя я безуспешно пытался выяснить, чтобы сообщить его читателям: никто не смог мне его назвать.

Все звали его офицером, не зная его настоящего имени.

— Черт возьми! — воскликнул Ален, вытирая подбородок носовым платком. — У меня не осталось ни гроша, но зато я не буду последним.

Вернувшись в Париж, молодой человек продал свои часы.

Вечером он уже сидел на балконе в Опере, и его подбородок украшала мушка из пластыря.

Это было единственное воспоминание, не считая некоторой тяжести в голове, оставшееся у него от утреннего поединка.

На другой день он занял место в дилижансе, следующем в Сен-Мало.

Ален Монпле провел в Париже два года, и за это время он истратил более двухсот тысяч франков!

V. ПО ДОЛГАМ ПРИХОДИТСЯ ПЛАТИТЬ

Существует традиция трехтысячелетней давности, дошедшая до нас благодаря Библии и, таким образом, вызывающая у людей почитание, которое овеяно величием столетий, — блудные сыновья, какими бы они ни были блудными, находят в отчем доме радушный прием, едва только они соизволяют туда вернуться.

Жан Монпле подтвердил эту древнюю истину: он встретил сына с распростертыми объятиями, и потоки слез заструились по его опаленным солнцем щекам, когда неожиданно появившийся Ален бросился к ногам старика и стал просить у него прощение.

Несчастный отец нежно расцеловал сына и, не говоря ни слова о прошлых обидах, вернул ему прежнее место в доме.

Что касается места в отцовском сердце, скверный мальчишка, где бы он ни был, никогда его не терял.

К тому же пресыщение удовольствиями, которое испытывал Ален, оказало на него столь благотворное воздействие, что упрекать его было бы бесполезно.