Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский Страница 14

– Будь по-твоему, Барин! – вздохнул Филька. Как ни туп был иван, а сообразил, что Барин затеял весь разговор не без умысла, с расчетом заступиться за старика-офицера. Мог бы и силу свою показать, на своем иначе настоять – а тут сообразил, по-доброму, по-варнацки вопрос решил.

Ладно, решил про себя Филька. Доплывем-дотопаем до Сахалина – там посмотрим. Пусть каторга сама тебя рассудит – каков ты, Барин, есть. Глядишь, и убиенных тобой горемык вспомнит. А ему, Фильке, что? Человек уважение выказал – и слава те, Господи! За старика никчемненького заступился – да провались он вместе с ним! Что он, Филька, другой забавы в камере не найдет? Хлопнул Филька еще одну чашечку водки, кинул следом в заросшую щетиной пасть кусок сала, важно кивнул и повторил:

– Будь по-твоему, Барин! – и повернулся к своре, сгреб и швырнул в алчные физиономии остатки закуски. – Ну, вы, оглоеды! Старика больше не забижать! Увижу, кто его от котла отпихнет – самолично мордой в парашу воткну! «Политику» не уважаете, оглоеды – хоть старость уважьте. Слыхал мое слово, Барин?

Ландсберг кивнул, поднялся и пошел к своим нарам. По дороге, примерившись, с ладони швырнул блеснувший, как молния костыль в толстенную деревянную перекладину. «Костыль» грохотом воткнулся в дерево едва ли не на треть. Двое глотов, спеша услужить Барину, кинулись вытаскивать костыль, едва не повисли на нем – тот сидел в дереве мертво.

Ландсберг подошел, отодвинул пыхтящих глотов, крякнул – и одним движением вырвал «заточку» из набухшей сыростью древесины.

– Силен, Барин! – восхищенно загомонили вокруг. – А в крысу ту попасть смогёшь?

Серая наглая крыса неторопливо, не обращая внимания на людей, тащила жирный хвост вдоль стены под окошком.

Ландсберг, чуть прищурившись, примерился было кинуть «костыль»: ударила все-таки в голову чашка скверной водки! Но, подумав, все же отказался.

– «Заточку» жалко, об камни затупится. Вот шапку, кому не жалко, к той же перекладине приколю. Ну, кто смелый?

Ближний глот, жалея свою шапку, сорвал картуз с какого-то «поднарного» мужичка, подкинул к потолку. Снова свистнула в воздухе «заточка», поймала шапку и пригвоздила к перекладине рядом с прежней дыркой. Матерясь, хозяин шапки под хохот камеры кинулся спасать свое добро, но «заточку» выдернуть так и не сумел. Под хохот камеры выдрал картуз с изрядной дырой через тупой конец «костыля».

Полковник Жиляков с нар холодно поглядел на Ландсберга:

– Развлекаетесь, м-молодой человек? Ну-ну…

Ничего не ответив, Ландсберг рывком выдернул костыль и нырнул к себе за одеяла, в «альков», благословляя Всевышнего за то, что старый полковник был не только подслеповат, но и глуховат. Хорошо, что не услышал старик и «джентльменского договора» насчет себя…

Зато на следующее утро Ландсберг имел удовольствие видеть, как Филька и его окружение выполняют условия договора.

Старик, изрядно оголодавший за последние дни, несмотря на изрядную глухоту, услыхал звяканье утреннего котла с кашей едва ли не первый в камере. Едва дверь из тюремного коридора открылась, как он решительно сполз со своей верхотуры и направился к месту раздачи завтрака.

«Вовремя меня сподобило договориться с Филькой, – отметил про себя Ландсберг, наблюдая за событиями из своего "алькова". – Старик, конечно, поспешает, но где ему успеть за молодыми! Сейчас бы полковник наверняка попытался силой добиться справедливости! И что б из этого вышло?»

Между тем раздача утренней каши началась было своим чередом. Майданщик Ахметка традиционно наполнил сперва миски иванов, свою миску, однако расставаться с черпаком не спешил. Арестанты сначала притихли, потом зашумели, и несколько грязных рук глотов уже нетерпеливо потянулись к черпаку. Однако майданщик, мельком глянув на Фильку и усмотрев его благосклонный кивок, неожиданно для всех заорал на арестантов:

– А ну – подай назад, голытьба! Чего прете? В очередь становись!

– Каку-таку очередь? – взвыли «глоты», стараясь отпихнуть друг друга от котла. – Ты, Ахметка, набрал себе хлебово – и иди себе. Мы сами очередь установим, нашенскую!

– Это ты тут пасть ширше всех разеваешь, шакал? – рассердился Ахметка и без размаху, чтобы не получить замечания надзирателя, ткнул увесистым черпаком прямо в лицо самого настырного глота. – А ну, осади назад, говорю! – и снова поднял черпак, готовясь повторить экзекуцию.

Арестанты недоуменно притихли. Надзиратель, прислонившись к косяку и играя ключами, посмеивался над неожиданной «спектаклей».

Ахметка же, дирижируя черпаком, быстренько отогнал от котла обычных наглецов и подозвал к себе полковника.

– Ходи сюда, аскер. Ты самый старый в камере, тебе и уважение! Давай сюда свою миску!

Он шлепнул в полковничью миску изрядный ком каши и грозно посмотрел на остальных.

– Старость уважать надо, шакалы! Забыли? Впредь старый аскер будет после меня к котлу подходить!

Ничего не понимающий полковник, готовившийся к тому, чтобы взять свою порцию с «боем», растерянно стоял с миской в руках.

– Может, тебе, аскер, хлеба еще дать? – предупредительно осведомился Ахметка, передавая, наконец, черпак глотам.

– Нет, спасибо, уважаемый! У меня немного осталось, – еще больше растерялся полковник, направляясь с кашей к своим нарам.

Глава третья

Последняя попытка Судейкина

Вьюжным вечером 2 февраля 1880 года плюющийся дымом и искрами паровоз подтащил к дебаркадеру Псковской станции железной дороги короткий состав литерного поезда из Санкт-Петербурга. Встречающих было немного, и почти половину их составляла группа жандармских офицеров. Когда состав, лязгнув, встал, жандармы застучали сапогами к первому вагону. Точно подгадав к их подходу, кондуктор откинул заиндевевшую подножку и почтительнейше откозырял спрыгнувшему из вагона единственному пассажиру с легким саквояжем в руке.

Короткое приветствие – и вся группа, подгоняемая морозом, поспешила к казенной карете, в которую ради столичного гостя была запряжена лучшая тройка реквизированных на время пожарных лошадей.

Столичным гостем был полковник Георгий Порфирьевич Судейкин, прибывший в Псков с обширными и весьма туманно сформулированными полномочиями. Полковник не отказался от ужина, предложенного ему местным начальником жандармского управления.

Ужинали у него на квартире. Впрочем, старания супруги жандармского начальника и его кухарки пропали почти что даром. Гость позволил себе две больших рюмки перцовой, рассеянно отломил и обглодал гусиное крылышко и тут же предложил доложить обстановку.

Мужчины гуськом перешли в кабинет, расселись, закурили предложенные хозяином довольно скверные сигары, после чего Судейкин вопросительно уставился на местного начальника. Тот откашлялся и начал докладывать.

– Как я уже докладывал, господин полковник, этап каторжников намечается отправить поездом в Одессу не позднее 15–17 марта, откуда морем он отправится в место назначения, на Сахалин. Ввиду того, что Главное тюремное управление придает колонизации сего острова большое значение, неделю назад главный смотритель Псковской пересыльной