Дмитрий Белый - Басаврюк ХХ Страница 15

Мой метод был прост — я искал общие закономерности в міжусібних трагедиях, которые разыгрывались в мировой истории на протяжении тысячелетий, начиная от мятежей черни в древнем Єгипті, через гражданские и религиозные войны в Риме, «темные века», костры инквизиции, Большую европейскую резню от Реформации до Тридцатилетней войны (эти сто лет стали первой общеевропейской попыткой Апокалипсиса), революцию в Англии, которая так и не смогла избавиться британской респектабельности, и революцию во Франции, в которой уже ясно проступили очертания Зверя. Я искал закономерностей, жуткой общей логики, — в именах, событиях, ландшафтах и идеологиях.

И вот следствие этого труда. Следствие анализа десятков тысяч данных и почти мистического прозрения,» — профессор Курц протянул мне огромный по объему рукопись. Его глаза горели, как у пророка, и были сумасшедшими одновременно. — «Сейчас я не могу тебе его дать. Это обречет тебя на гибель, хотя ты и так обречен… Как все в этом столетии. Но я понял, — нет, не природу ужаса, но механизм его действия. Слушай внимательно и поверь мне… Зло, которое творят люди, не исчезает — оно становится энергией, такой, как все другие виды энергии, оно сохраняется там, где было создано, и может регенерироваться. Кто осуществляет эту регенерацию: возможно, тайные организации, которые поклоняются злу, и о которых, несмотря на всю огромное количество литературы, мы ничего не знаем, религиозные апокалиптические секты, и не только секты, обладатели враждующих стран, народы, которые считают себя богообраними… Это не так важно — они могут выступать под разными именами, — важно и ужасно то, что они могут не просто регенерировать и усиливать зло, они научились модифицировать его в разных видах, достигая своей цели. Вероятно, что это умение совершенствовалось одновременно с развитием человечества и распространением цивилизации.

Я изобрел примерный механизм этой регенерации: на местах, где творилось зло, строились сооружения, и не обязательно подземные (я условно назвал их Храмами Ужаса) в которых усиливалось и излучалось зло. И тогда начинали происходили ужас нашей истории. Они совпадали с определенными закономерностями расположение небесных светил и особенностями разломов земной коры в тех местах. Мне пришлось побывать на руинах многих Храмов Ужаса. Я заносил на карту ареал их местообитаний и видел, как от столетия к столетию они расширялись, приближаясь к Всемирного Апокалипсиса. XX столетия становится временем, когда этот круг замыкается и человечество окажется в эпицентре вспышки мирового ужаса. И отсчет уже начался».

Я не выдержал и закричал:

— Но для чего вы исследовали это!? Чтобы на научном уровне доказать непобедимости зла!? Посеять в человеческих сердцах уныние и безысходность!?

Профессор устало поднял на меня глаза. Только сейчас я заметил, насколько он усталый и старый.

— Хотел найти путь борьбы с Ужасом истории.

Я с надеждой смотрел на него. После долгой паузы профессор Курц тихо сказал:

— Да, я нашел этот путь, но я не могу тебе сказать. Ты не готов воспользоваться им…

17 июня. Я возвращаюсь домой. Колоссальное разочарование и опустошение подавляют меня. На вокзал, за десять минут до отъезда поезда, пришел профессор. Мне до слез больно за него. Он остается один на один с мировым злом. Мы сдержанно попрощались. Нам обоим неудобно. Я покидаю Берлин. Боюсь, что навсегда.

18 Дневник (Окончание)

20 июня. Я снова в имении. Отец тяжело болен. Сердце. Мне пришлось взять на себя хозяйственные дела. Крестьяне, несмотря на всю свою традиционную привязанность к месту, целыми семьями бросают село. О «Чернецкий лес» ходят зловещие слухи. Они боятся того, что там происходит. Я думаю о рассказ профессора. Что это — безумие ли пророчество?

Хочу быстрее уладить домашние дела и отправиться к Наталене.

21 июня. Я пишу дневник и в это время начинаю, словно со стороны, смотреть на то, что происходит со мной. Я постепенно оказываюсь в кошмарном сне, из которого не могу никак выбраться. Вокруг сужается круг ужаса, которое вскоре поглотит меня. Утром я оседлал лошадь и собрался к дому Порецького, но к нам пожаловали неожиданные гости — инженер Гопнер и седой банкир, один из управляющих банка. У нас состоялся странный разговор, содержание которой попытаюсь передать.

После ничего не значащих фраз о погоде и здоровье отца они перешли к делу:

Гопнер: «Уважаемый господин Анджей, мы слышали, что вы недавно побывали в выдающегося профессора Керца. Уверяю, что нас очень интересуют его исследования. Мы знаем, что вы принадлежите к его лучших учеников, и с благодарностью бы послушали о его последние открытия».

Банкир: «Понятно, что мы можем достойно оплатить вашу лекцию».

Я: «Мне приятно слышать, что у нас интересуются подобными исследованиями, но мой разговор с профессором носила частный характер, и он не уполномочивал меня передавать ее другим».

Банкир: «Вы, как видим, прямой человек, — будем откровенны. Нас интересует рукопись профессора и содержание вашей беседы. Вы передадите ее нам и получите сумму денег, которую пожелаете. Ее вам хватит, чтобы покинуть эти места и довольно зажиточно жить в любой стране мира».

Я: «Полагаю, господа, что нам надо прекратить эту бесцельную разговор».

Гопнер: «Вы не понимаете наши возможности. Кажется, сейчас вы собирались к прекрасной панны Наталени Порецької? Не будем вас задерживать. Вы сможете найти нас в городе в управлении банка».

Наглость этого инженера вывело меня из равновесия, и я довольно резким тоном приказал им убираться прочь.

Вскоре я подъехал к дому Порецьких. Первым я увидел старика. Он был заметно озабоченным. Судя по его рассказу, уже несколько дней вокруг усадьбы кто бродит. Когда на ночь спустили собак, утром две из них были разорваны пополам, а другие, как только наступала темнота, боялись высунуться за ворота. Порецький подвел меня к воротам. На них четко проступают глубокие царапины — словно то дьявольская рука проставила свой знак. Из дома выскочила Наталена и бросилась, не пряча свои чувства ко мне. Порецький рявкнул для порядка на нее. Наша любовь для него — тайна Полишинеля. Старик — человек искренний и воспринимает меня как свою родню, так и советуется со мной довольно откровенно. Мы решили, что Наталену надо отправить в Киев. Она решительно возразила. Я вдруг вспомнил слова Гопнера и угрозу, которая была в них. Я взял маленькие ладони Наталены в свои руки, и острый страх за нее резанул меня — в этом мире только я смогу защитить ее. Смогу ли? Два казаки Маткевича с ружьями охраняют усадьбу. Наталене запрещено выходить со двора. За несколько дней мы отвезем ее на станцию и отправим в Киев.