Эндрю Гросс - Шут Страница 15

И все же удача не отвернулась от меня окончательно. Несколько недель спустя какой-то местный аристократ заплатил за освобождение десяти узников, искупая тем самым некий проступок. Один из этих десяти умер в ту же ночь, поэтому список решили дополнить безобидным безумцем Иеремией.

— Возвращайся к жене, бедолага, — сказал пристав, вручая мне посох. — Но сначала послушай мой совет, найди где-нибудь баню.

Я нашел свой мешок там, где оставил, и сразу тронулся в путь. На запад. Через болотистую местность. К большой земле.

Домой.

Мне пришлось пересечь Италию. В каждом городке, где застигала меня ночь, я приходил на постоялый двор и рассказывал о пережитом, получая за это хлеб и эль. Крестьяне и местные пьянчуги слушали как зачарованные об осаде Антиохии, зверствах турок и преждевременной гибели моего друга Никодима.

Преодолев невысокие холмы, я вышел к Альпам, где меня встретили холодные ветра. Чтобы перебраться через горы, понадобился целый месяц. Но зато спустившись в равнину, я услышал родной язык. Французский! Сердце запрыгало от радости — дом был уже близко.

Меня встречали знакомые города. Авиньон, Ним… До Вилль-дю-Пер оставались считанные дни.

Софи!

Все чаще и чаще задумывался я о том, как все будет. Да и узнает ли она меня в тощем, опустившемся бродяге?

Все чаще и чаще представлял я ее лицо в тот миг, когда она увидит меня перед собой. Вот она разогревает суп или сбивает масло в своем чудном клетчатом платье, с торчащими из-под белой шапочки золотистыми косами. «Хью», — шепнет она и застынет от изумления. Просто «Хью» и ничего больше. А потом бросится ко мне в объятия, и я прижму ее к себе так крепко, как никогда не прижимал. Она погладит меня по лицу, заглянет в глаза, дабы убедиться, что я не привидение, а потом задушит поцелуями. Ей хватит одного взгляда на меня, мои лохмотья, мои руки и ноги, чтобы понять, через что прошел ее муж. «Так что же… — она попытается изобразить улыбку, — ты так и не стал рыцарем?»

С неба падал мелкий, серый дождик, когда я наконец достиг Вилль-дю-Пер.

Я опустился на колени.

Глава 22

Последние мили я почти все время бежал. Узнавал дороги, по которым путешествовал, места, где бывал. Я старался не думать о том плохом, что случилось со мной. Никодим, Робер, Киботос, Антиохия. Беды, тяготы, лишения, ужас… все казалось таким далеким, таким мелким, как будто произошло с кем-то другим. Я был дома.

Все осталось позади. Я не стал ни рыцарем, ни оруженосцем, ни даже свободным. Но при этом чувствовал себя самым богатым человеком на земле.

Вот журчит знакомая речушка… вот выложенная из камня стена, ведущая в городок… там — ячменное поле Жиля… И поворот… а за ним каменный мостик…

Вилль-дю-Пер…

Я стоял, как нищий перед пиром, до которого остались считанные мгновения. Все вдруг вернулось — пережитые ужасы, долгие мили и месяцы пути, ночи, когда мне снилась Софи, ее лицо, ее прикосновения, ее улыбка.

Как бы я хотел вернуться в июле, чтобы войти в город с подсолнечником. Взгляд прошелся по площади. Знакомые лица. Знакомая суета. Все было таким, каким запомнилось. Вон мои друзья, кузнец Одо и мельник Жорж… Вон церковь отца Лео…

Наш постоялый двор…

Наш постоялый двор! Ужас сковал меня. Нет, не может быть…

В одно мгновение я понял — все изменилось.

Глава 23

С бледным, как у призрака, лицом влетел я на деревенскую площадь.

Дети, увидев меня, разбежались по домам.

— Это Хью! Хью де Люк. Он вернулся с войны! — кричали они.

Если во мне и осталось что-то прежнее, то только рыжие волосы. Люди уже спешили ко мне. Соседи, которых я не видел два года, но узнавал. И на их лицах — радость вперемежку с изумлением.

— Хью, слава Богу! Ты вернулся!

Но я не слышал их. Расталкивая знакомых и соседей, я шел, бежал к нашему постоялому двору.

К нашему дому… которого больше не было.

Сердце остановилось и полетело вниз — на том месте, где располагался наш постоялый двор, осталась черная воронка.

Сгорело все, и лишь один-единственный обугленный столб стоял среди пепла и угольев. Один лишь столб, поддерживавший когда-то то, что было двухэтажным зданием, построенным руками моего тестя.

— Где Софи? — прошептал я, обращаясь сначала к руинам, а потом к тем, кто окружил меня.

— Где Софи?

Я переходил от одного к другому, уверенный, что вот сейчас… сейчас увижу ее возвращающейся от колодца. Но люди молчали… отворачивались… отводили глаза…

Сердце, словно очнувшись, застучало, заколотилось…

— Где Софи?! — закричал я. — Где моя жена?

Через толпу пробился старший брат Софи, Мэттью. При виде меня удивление на его лице сменилось глубокой тревогой и озабоченностью. Шагнув вперед, он раскинул руки:

— Хью? Глазам своим не верю. Слава Богу, ты вернулся.

Я понял: случилось самое страшное. Посмотрел в его глаза, ища там ответ.

— Что произошло, Мэттью? Расскажи мне. Где моя жена?

Его лицо потемнело от горя, как будто его накрыла тень. О Боже… Было бы легче ничего не слышать. Мэттью кивнул и повел меня к пепелищу.

— Здесь были всадники, Хью. Человек десять — двенадцать. Налетели глухой ночью… как дьяволы… сжигали все на своем пути. Мы не знаем, кто они такие. Никаких отличительных знаков… ничего. Только черный крест на груди.

— Всадники… — Сердце сжали холодные пальцы страха. — Какие всадники, Мэттью? Что они сделали с Софи?

Он положил руку мне на плечо.

— По пути сюда эти сволочи спалили три дома. Поль, возчик, Сэм и старик Жиль, их жены и дети, все погибли… их убили, когда они пытались убежать. Потом подъехали к постоялому двору. Я пытался остановить их, Хью… пытался!

Я схватил его за плечи.

— А Софи?

Я знал, знал, что случилось худшее, но не хотел в это верить. Нет, нет, этого не может быть. Только не сейчас…

— Ее нет, Хью.

Мэттью покачал головой.

— Нет?

— Она пыталась убежать, но эти… они затащили ее в дом. Ее били, Хью… — Он скрипнул зубами и опустил голову. — И хуже того… Я слышал, как она кричала. Двое или трое держали меня, а остальные избивали ее и насиловали. Потом рыцари стали все крушить и ломать. Софи вытащили на улицу. Она была почти что мертвая… едва дышала. Я думал, мою сестру оставят умирать, но главный бросил ее на своего коня, а другие запалили факелы. А потом…

Я едва слышал, что он говорит. В голове билось эхо другого, далекого голоса. Нет, этого не может быть! Слезы выступили на глаза.

— А потом? Что потом, Мэттью?

Он отвел глаза.