Жизнь Марии Медичи - Сергей Юрьевич Нечаев Страница 15

Убийца достиг своей цели только благодаря узости улицы. Если бы ему пришлось пройти еще несколько шагов, то сопровождавшая короля свита смогла бы помешать нападению, как это бывало при предыдущих покушениях. А их, следует заметить, было немало, ибо на протяжении всего царствования Генриху IV постоянно приходилось бороться против многочисленных заговоров. Например, еще 27 декабря 1595 года к нему вдруг подбежал юноша и попытался ударить кинжалом в грудь. Генрих в этот момент наклонился, чтобы поднять с колен одного из придворных. Это спасло ему жизнь — удар пришелся мимо, а покушавшегося, некоего Жана Шателя, действовавшего при подстрекательстве иезуитов, схватили охранники. После этого, кстати, иезуиты были изгнаны из Франции. Но ненадолго. В 1603 году Генрих IV разрешил им вернуться и даже демонстративно взял себе иезуитского духовника.

Однако на сей раз все, по-видимому, было предопределено.

На допросе убийцу короля так и не смогли заставить заговорить. Все, что удалось, — это узнать его имя: Франсуа Равайяк…

Как потом выяснилось, этот человек был школьным учителем из Ангулема и безуспешно пытался вступить в католический монашеский орден. А потом ему якобы было видение, после которого он счел, что его миссия — убедить короля обратить всех гугенотов в католицизм. Король Генрих IV, как известно, первоначально сам был гугенотом, но перешел в католицизм, чтобы получить французскую корону, при этом гарантировав Нантским эдиктом 1598 года свободу вероисповедания. Очевидно, что насильственное обращение гугенотов в иную веру никак не входило в его планы. И тогда Франсуа Равайяк решил убить короля.

Как писал потом верный советник и министр финансов Генриха IV герцог де Сюлли:

«Природа наградила государя всеми дарами, только не дала благополучной смерти».

Простые французы, узнав о смерти короля, были просто ошеломлены. Торговцы позакрывали свои лавки, многие люди откровенно плакали прямо на улицах.

Потом полтора месяца гроб с забальзамированным телом Генриха IV был выставлен в Лувре для прощания. Этого избежать не могли, ибо огромные народные толпы нахлынули в Париж из провинций.

Похороны состоялись в королевской усыпальнице Сен-Дени лишь 1 июля. В день похорон весь Париж высыпал на улицы. Толпа была так велика, что люди буквально убивали друг друга, желая пролезть вперед и взглянуть на траурный кортеж.

В последний момент юный дофин опустился на колени и поцеловал пол у ложа своего отца. Пол был грязен от множества ног, но будущий король вдруг почувствовал, что просто обязан поступить именно так.

Придворные дамы в черном плакали. Мария Медичи, одетая в темно-фиолетовый бархат, сказала сыну:

— Молитесь вместе со мной. Здесь покоится наше счастье и слава Франции. Попросим же Бога, чтобы наши надежды не умерли вместе с ним. Если несчастье один раз переступило порог дворца, оно редко останавливается в прихожей… Огромное дерево упало, а его побеги еще так слабы… Дети мои, молитесь за вашего августейшего отца…

Потом она еще раз, но теперь уже почти шепотом, обратилась к дофину:

— Видите, сын мой, эту толпу. Они все плачут, потому что видят, что мы плачем… Но большинство из них только и мечтает о том, чтобы отодвинуть нас и захватить корону… Помните, что ваша мать — лучшая для вас поддержка и опора. Поклянитесь же на могиле Великого Короля Генриха, что вы никогда не предадите ее и позволите ей заботиться о том, что принадлежит нам по праву!

Мальчик положил руку на могильную плиту и сказал:

— Клянусь, мама!

Франсуа Равайяк был казнен 26 мая 1610 года на глазах у разъяренной толпы. Он не отрицал своей вины, но даже под пытками не назвал ни одного имени, утверждая, что никто не подстрекал его к покушению на жизнь короля, что все содеянное было им совершено по личному усмотрению, без чьего-либо наущения или приказания. Можно было даже подумать, что это был просто сумасшедший, действовавший один, без сообщников.

Судьи терялись в догадках. Их мысль пошла по привычному пути: не подстрекал ли Равайяка к злодеянию сам дьявол, известный враг рода человеческого? Ведь свидетель обвинения некий Дюбуа, ночевавший некоторое время в одной комнате с подсудимым, утверждал, что сатана появлялся там в виде «огромного и страшного пса».

Убийцу четвертовали на Гревской площади.

В те времена обреченные на казнь подвергались от народа насмешкам и оскорблениям. «В глаза преступника можно бросать все — грязь и другие нечистоты, но без камней и других вещей, которые могут ранить», — говорил Ордонанс 1347 года. Естественно, Равайяк тоже подвергся всевозможным оскорблениям от толпы, и нужна была военная сила, чтобы довести его живым на место казни.

Уже на эшафоте, даже когда ему угрожали отказать в отпущении грехов, если он не назовет своих сообщников, Равайяк снова и снова повторял, что он действовал в одиночку. Он был искренне убежден, что от этих слов, сказанных им за минуту до начала варварской казни, зависело спасение его души…

Его положили на спину на эшафот и крепко прикрепили цепями все части тела. Затем к его руке привязали орудие коварного преступления и жгли ее серным огнем, затем клещами рвали в разных местах тело и лили в раны расплавленный свинец, масло и серу. Потом руки и ноги Равайяка привязали к четырем сильным лошадям. Палачи подрезали осужденному сухожилия и кнутами заставили лошадей тянуть в разные стороны сначала небольшими рывками, а потом изо всех сил, пока эти части не оторвались.

Когда четвертование было закончено, люди всех званий бросились с ножами, шпагами, палками и стали бить, рубить и разрывать то, что еще недавно было Равайяком, на части. Потом эти окровавленные части таскали туда и сюда по улицам, и