Дочери мертвой империи [litres] - Кэролин Тара О'Нил Страница 15

– Хорошо, – согласилась я.

Евгения увела нас от огромной скалы, которую она подходяще назвала чертовой стеной. В полумраке мы медленно и неуклюже шли на север по старой тропе лесорубов, ведя Буяна за собой.

– Что случилось в доме Стравского, когда ты вернулась? – спросила я Евгению. – Ты угрожала, что сдашь меня милиции. Почему же ты передумала?

Минуту она размышляла.

– Он сказал, что убьет нас обеих. Он ничего обо мне не знает, но готов убить меня просто потому, что видел нас вместе. Мне кажется, ему все равно, что я большевичка.

– Так командир Юровский и поступает, – сказала я. – Убивает без капли сомнения.

На меня нахлынуло воспоминание о том, как он холодно зачитывает приказ о казни моей семьи. Он застрелил моих невинных сестер, моего тринадцатилетнего брата, нас всех, а ведь мы всего лишь хотели дожить остаток наших дней в мире и спокойствии.

– И бриллианты он не упомянул. Видимо, ты их все-таки не крала, – беззаботно сказала она, словно шутя. – Я поджала губы. – Но сказал, что у тебя есть какая-то информация, которая может помочь белым победить. Это правда?

– Так он это называет? – сказала я с отвращением. – Информацией? Я видела, как он убивает… – Мой голос сорвался. Я зажала рот рукой, пытаясь остановить глубокую печаль, которая грозила вылиться наружу. Прокашлялась, успокаиваясь. – Я уже говорила, что он убил мою семью. Мой отец был… важным человеком.

У него были связи в Белой армии. Если люди узнают, что большевики убили не только моего отца, но и мою мать, моих сестер, моего маленького брата, даже наших слуг, они придут в ужас. И вполне оправданно.

Евгения ответила не сразу, а в темноте было трудно разглядеть выражение ее лица. Мы продолжали осторожно идти по тропинке. Я сосредоточилась на шагах, на движении вперед. Моей семьи больше нет, но я должна продолжать идти – ради них!

– Насколько важным? – наконец спросила Евгения.

На этот вопрос я не могла ответить правдиво ни при каких обстоятельствах. Надеялась, что она не спросит. Я знала ее достаточно, чтобы понимать, что она не сохранит мою тайну. Если Евгения узнает, что моим папой был Николай Александрович Романов, царь всея Руси, что я единственная выжившая из царской семьи и командир Юровский не остановится ни перед чем на свете, пока не догонит меня и не завершит начатое, она встанет против меня.

В памяти еще была свежа та сцена, как радовались крестьяне в деревне новостям о смерти моего отца. Евгения тоже была там, и пускай она не подпевала их песням, она и протест не выражала. Мне нужна ее помощь. Но ни один большевик не согласится помогать члену семьи Романовых.

Нужно придумать менее опасную для меня версию.

– Мой отец был простым купцом, – сказала я, на ходу придумывая историю, которой Евгения поверила бы. – Но его кузен в Петрограде служил генералом в императорской армии. Сейчас он сражается на стороне Белой армии. – Я похвалила себя за то, как быстро придумала эту ложь. – Это к нему я еду в Челябинск.

– Почему красные убили твою семью?

– Они не сказали. Командир Юровский со своим отрядом убийц просто явились ночью и…

Пускай большая часть из того, что я рассказывала, была выдумкой, я не могла описать зверства, которые случились той ночью. Но и этого было достаточно. Евгения больше не задавала вопросов и не высказывала версий о том, какие преступления могла совершить моя выдуманная семья. Кажется, она мне поверила.

Мы шли до тех пор, пока не стало так темно, что мы не могли разглядеть землю под ногами. Евгения пошла привязывать коня, а я забралась под дерево и почти сразу же уснула. Уже второй раз я ночевала в лесу. Первую ночь я провела в одиночестве, и это был настоящий кошмар. Обезумев от страха, я видела Юровского в каждой тени и шорохе листьев. Мне казалось, что я все еще лежу в той телеге, погребенная под телами моих родных, в окружении красных солдат, и я боялась, что никогда оттуда не выберусь. И ни на секунду не смыкала глаз.

Сейчас, рядом с Евгенией, я погрузилась в милостивую тьму сна.

– Машка, ты хоть немного спала? – сонно спросила я, лежа у нее на коленях.

Сестра страдала бессонницей, и я всю ночь составляла ей компанию. Мы сидели рядышком на диване, она мягким голосом читала Толстого. Но я заснула первой, а когда проснулась, то обнаружила, что лежу Уже на коленках.

– Не особо. – Она улыбнулась. Под глазами у нее темнели круги, но на ее круглых щечках появились веселые ямочки. – Я была слишком удивлена, чтобы спать. Обнаружила вот эту штучку у тебя на шее, хотя ты говорила, что потеряла свою иконку несколько недель назад.

Она вытащила из-под моей ночнушки крестик из золота и серебра. Брат Григорий Распутин раздал нам по иконке с защитным благословением. Свою я потеряла месяцы назад.

– Кажется, это моя?

– Ты вчера была так занята, все страдала по своему офицеру. Поверить не могу, что ты только сейчас заметила пропажу.

– Так, а ну, отдавай назад!

По правде говоря, мне нравилось носить Машины вещи.

– Нет. Я ее нашла, теперь она моя.

– Настя…

– Если позволишь поносить ее еще чуть-чуть, я надену сегодня тяжелый корсет вместо тебя. Я знаю, что настала твоя очередь.

Мы надевали этот украшенный самоцветами корсет по очереди. Он был жесткий и душный. Но один день неудобства того стоит. Я рассчитала, что назавтра Маша наверняка забудет о цепочке.

Она вздохнула:

– Хорошо. Ты настоящий швыбзик, да? – Она ткнула меня в бок.

«Швыбзик» значит «озорной чертенок». Семья часто дразнила меня этим прозвищем.

– Лучше, чем быть кокеткой. – Я скорчила рожицу, и Маша в отместку стала щекотать меня.

Мой смех разбудил Ольгу и Татьяну, и в наказание они забросали нас подушками.

– Держи, я собрала немного ягод, – сказала Евгения.

Я моргнула, прогоняя остатки сновидения, и увидела перед собой лицо моей спутницы и зеленые просторы леса вокруг.

Мне хотелось вернуться в сон. Я задрожала, снова переживая осознание потери. Казалось, на одно волшебно мгновение Маша вернулась, а теперь ее снова нет.

Евгения хорошо выспалась. Глаза энергично блестели, а брови больше не хмурились. Она широко улыбалась, не обращая внимания на растрепавшуюся косу и торчащие во все стороны кудрявые пряди. Мое сердце болезненно сжалось.

– Ты улыбаешься, совсем как моя сестра, –