Александр Чиненков - Крещенные кровью Страница 16

– В лавке его оставим или в больницу свезем? – поинтересовался Мехельсон, озабоченно вертя по сторонам хитрыми глазками. – Если люди прознают, что в лавке хворый, да еще умирающий – конец торговле!

– Нам он эдакий тожа не нужон, – пробубнил Савва. – А вдруг позаражает нас всех?

– Не в больницу, а к нам ево перевезем и знахарку позовем, – подвел черту под разногласиями своим веским словом Ивашка. – Оскопленный он, аль запамятовали вы об том? Поглядят на нево дохтора больничные, опосля слава об нас дурная пойдет, бутто своех адептов в беде и хвори бросаем!

Аверьян лежал на стареньком диване в подсобке, укрытый одеялом, не отрывая неподвижного взгляда от потолка, тихий и неподвижный, как покойник. После снадобий и отваров озноб его утих, жар спал, а тело в испарине стало вялым. Им овладели блаженство и покой.

Единственное, что тревожило душу, – воспоминание о детях и жене. Он никогда так сильно не тосковал по ним и никогда так не сгорал от острого, непреодолимого желания увидеть Стешу. Сейчас он воспринимал все намного глубже: свою любимую – как преданную и брошенную жену, а возвращение к ней – как очищение от скверны.

Дрожь глубокого необъяснимого предчувствия пробежала по телу. Словно в последнюю минуту ухватился он за руку спасения, протянутую кем-то с небес! Сегодня он окончательно, навеки освободится от ужасного, страшного сна, который являет собой действительность. А впрочем, эта действительность – так ли уж страшна и ужасна? Не замыслили ли Бог и Судьба эдак вот испытать его? Не постиг ли он теперь вещей, о которых стоило поразмыслить давно, проникнуть в суть?

За те три дня, которые Аверьян провел в молельном доме, он успел оправиться от болезни и встать на ноги. Но непонятное окружающим равнодушие не покидало его. «Пущай Ивашка оскопил меня, – думал он, – но што энто изменит теперь? Ведь яйца и елду в обрат не воротишь? И прошлова не вернуть!»

Анна гневалась на Калачева. Он словно раздвоился после болезни. Аверьян-скопец – потерянный, вялый и равнодушный. Аверьян рядом с ней – человек, способный к действиям и рассуждениям. А в общем и целом, Аверьян для всех – загадка.

– Пойми, – убеждала она. – Он же искалечил тебя. Твою жену полюбовницей сделал. Сыновей твоих к вере скопцовской приобщить собирается. Остановить его надо!

Аверьян упорно отмалчивался. Но Анна не прекращала попыток вывести его из апатии. Она увещевала, сочувствовала, наконец, бранила на чем свет стоит. И однажды в упор спросила:

– Скажи-ка мне наконец, Аверьяша, мужик ли ты или тряпка?

– Я то, што из меня сделали. Я скопец, – ответил он угрюмо. – Куды бы я ни пошел, што бы я ни сделал, всюду Ивашка, бутто тень бесовская, што за грешником завсегда везде ходит.

Калачев, кажется, впервые прямо посмотрел в глаза девушки, и она поняла, как тому действительно тяжело. Она взяла его за плечи и встряхнула:

– Ты знаешь, что я правду говорю. И когда я злюся, то режу правду-матку не за глаза, а прямо в лобешник!

Аверьян, удивленный новыми неожиданными интонациями в голосе девушки, поежился и трогательно вздохнул. Будто разрушительний смерч пронесся в его душе. Он опять вспомнил детей и Стешу. Нестерпимая боль сдавила грудь. Мужчина взялся руками за голову, ушел в другую комнату и заперся там.

На другой день, вечером, он встретился с Анной на улице, за забором, взволнованно поздоровался, торопливо предложил ей отойти куда-нибудь, где меньше народу.

– Возьмем лошадей, – предложила Анна. – Мальцы к реке собираются купать лошадок. А вместо них мы с тобой поскачем…

Уже стало смеркаться, когда они доехали до реки. Напоив лошадей, стреножили их и отпустили. Затем уселись прямо на песок у воды.

Прозрачная вода сверкала у их ног, и было видно белевшие на дне камешки. Над головою розовело закатное небо. Неподалеку слышалось довольное похрапывание пасущихся лошадей.

– Век бы отсюда не уходила, – грустно прошептала Анна. – Однако уж скоро ночь …

– Ну и што с тово? – с безразличием отозвался Аверьян. – Пущай себе настает. Нам-то што? Чай не заплутаем, кады в обрат поскачем?

Анна взяла его руку и прижала к своей груди. Они некоторое время любовались закатом, наслаждаясь тишиной и покоем темного летнего вечера.

– Все равно нам придется возвращаться на «корабль» наш сухопутный, – сказала она. – Сегодня большое радение. Наверное, еще ково-нибудь оскопят.

В ответ Аверьян пожал ее руку.

– Посидим еще. Не боися, в прелюбодеянии не уличат, – ухмыльнулся он. – Им всем щас не до нас.

Анна повернулась к нему вполоборота и усмехнулась.

– Что-то я не пойму никак, Аверьян, тебе что, вместе с яйцами мозги оттяпали? Я тебе уже вталдычивать устала, что жена твоя и дети в опасности, а ты… Ты почему от них открещиваешься, скажи? Они же зернышки из семени твоего, Аверьян? Ты должен оберегать и защищать их!

– Не морочь мне голову, Анна! – огрызнулся он, начиная заводиться. – Теперь я ломоть отрезанный. А ешо сумлеваюся в том, што Стешка нужду по мне испытывать станет, кады прознает, што оскопленный я.

– А дети? Оне же калеками станут? Или тебе не жаль их вовсе?

Аверьян обхватил голову руками.

– А што дети… – вздохнул он. – Одно дело – жить со скопцами в сытости и гладости, а другое – ютиться в лачуге с дырявой крышей и голодным пузом. Война, разруха… Разве по-собачьи жить лучше?

– Война и разруха уйдут, – возразила Анна. – А твои мальчики… Они очень сообразительные и способные, но если Иван Ильич будет усердно вбивать в их головы свои постулаты, то все в их жизни может закончиться плачевно… Твои жена и дети уже участвуют в радениях, и начинают верить, что учение скопцов должно стать просто целью жизни всякого нормального человека.

– Ну што ты от меня хотишь, Анька? – взмолился Аверьян. – Меня и слухать нихто не станет…

– Жену и сыновей ты должен отвадить от скопцов, – настаивала девушка. – Сам, черт с тобой, живи, как хочешь, а своих ты должен отвратить от скопцовской веры! Но следует быть осторожным, а то Иван Ильич объявит тебя «демоном» или кем похуже.

– Никак не вразумлю, пошто он ешо не поступил эдак? – улыбнулся Аверьян.

– Ты должен помочь мне оскопить самого Ивана Ильича! – вдруг твердо заявила девушка.

– Дык ты не отказалась от энтой паскудной затеи?

– Я даже подумываю уже, не убить ли его, если кастрировать не удастся. Не будет Ивана – и секта распадется. Никто не сможет заменить его на скопцовской посудине!

– Все энто суета, – покачал осуждающе головой Аверьян. – Он помрет, а куды все мы денемся? Али ты запамятовала?

– Не хочешь помочь, я сама управлюсь, – вздохнула Анна. – В отличие от тебя у меня есть цель в жизни, и я достигну ее, чего бы мне то ни стоило!