Вальтер Скотт - Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине Страница 16

Однако все рассказы Шееркофа не могли разрешить мучительных колебаний сэра Кеннета: считать ли Теодорика действительно сумасшедшим, или внешность и обращение его – просто притворство, которым он хочет воспользоваться, как безумные пользуются своими преимуществами на Востоке? Ему казалась необычной та терпимость, которую фанатические последователи Мухаммеда проявляли по отношению к старцу. Подозрительным показалось ему и то, что Теодорик назвал эмира незнакомым ему именем, и он решил, что оба они, вероятно, близко знакомы. Все эти наблюдения сделали его крайне осторожным: он твердо решил сразу не доверять своего поручения пустыннику, а постараться сначала узнать его.

– Сарацин, – обратился он к эмиру, – пустынник, кажется, так плохо владеет собой, что даже не помнит имен. Я слыхал, что тебя называют Шееркофом, он же называет тебя иначе?

– Когда я жил в шатре моего отца, меня называли Ильдеримом, и так меня зовут еще многие. Воины дали мне прозвище Горного Льва, и это имя заслужил я своим мечом. Но молчи! Вот идет Хамако, он пришел просить нас отдохнуть, он не терпит, чтобы кто-нибудь нарушал его молитвы.

Действительно, в эту минуту к ним вошел отшельник. Он скрестил руки и, стоя перед ними, торжественно сказал:

– Да будет благословенно имя Господа, который после дневных трудов послал нам безмятежную ночь; успокоение да снизойдет на утомленные члены и отойдут заботы!

– Да будет так! – ответили оба воина и, встав, начали собираться ко сну; указав им на их постели, пустынник поклонился и вышел.

Рыцарь Спящего Барса снял с себя тяжелый меч; сарацин помог ему расстегнуть пряжки лат кольчуги, и он очутился в одежде из верблюжьей кожи, которую рыцари обычно носили под своими доспехами. Если Шееркоф удивлялся силе своего противника в битве, когда тот, весь покрытый стальной броней, стремительно бросался на врага, то теперь его не менее поразили стройность его стана и крепкое сложение. Рыцарь, со своей стороны, желая ответить эмиру услугой за услугу, помог ему снять верхнюю одежду, чтобы он спокойнее мог заснуть; немало удивился он и тому, как такой сухощавый человек мог обладать столь огромной силой.

Оба воина прочли свои вечерние молитвы: мусульманин, обратившись на восток, начал произносить непонятные для рыцаря слова; христианин же, опасаясь оскверниться от близкого присутствия неверного, отошел в дальний угол, поставил меч с крестообразной рукояткой перед собой, стал перед ним на колени как перед святым символом спасения и усердно возносил Богу молитвы и благодарность за Его покровительство, оказанное ему во время опасного пути по дикой пустыне. Утомленные тяжелым путем и борьбой, оба воина скоро заснули на своих подстилках.

Глава IV

Шотландец Кеннет не помнил, как долго он проспал, но вдруг почувствовал, как что-то давит ему на грудь, и проснулся, думая, что сарацин во сне нападает на него. Очнувшись и открыв глаза, он увидел перед собой пустынника, который, склонясь над ним, одной рукой опирался на его грудь, а в другой держал серебряную лампаду.

– Тише! – сказал пустынник пораженно уставившемуся на него рыцарю. – Мне надо сообщить тебе такие вещи, которых не должен знать этот неверный.

Слова эти он произнес на французском языке, а не на левантинском, составленном из слов восточных и европейских, который был принят в Палестине в общении между латинянами и мусульманами.

– Встань, – продолжал он, – надень свой плащ, не говори ни слова и следуй за мной.

Сэр Кеннет встал и взял свой меч.

– Он не нужен тебе, – сказал пустынник, продолжая говорить шепотом, – мы идем в святое место, где сильно только духовное оружие, телесные силы там ничтожны, как тростник и сухая былинка.

Рыцарь опять прислонил свой меч к постели и, взяв с собой кинжал, который он ни на минуту не покидал во враждебной стране, приготовился следовать за Теодориком.

Пустынник, сопровождаемый рыцарем, который в сильном недоумении спрашивал себя, не видится ли все это ему, медленно направился вперед. Как тени, вошли они в переднюю часть хижины, не тревожа эмира, покоившегося глубоким сном. Перед распятием и алтарем горела лампада и лежал открытый молитвенник, а на полу валялся бич[2], запятнанный свежей кровью. Увидев это, рыцарь с ужасом подумал о тех жестоких истязаниях, которым подвергает себя пустынник.

Теодорик стал на колени на полу, выложенном острыми кремнями, с целью приучить себя к телесным страданиям. По знаку, данному пустынником, рыцарь также преклонил колена. Старец прочел несколько молитв, тихим голосом пропел три покаянных псалма, изредка прерывая свое пение вздохами, слезами и стонами, доказывавшими, как сильно он переживал священную поэзию. Сэр Кеннет молился с большим усердием; колебания и сомнения, возникшие было при первой встрече с пустынником, отошли далеко. Теперь, видя его глубокую, искреннюю молитву, он смотрел на него как на святого. Когда молитва кончилась, рыцарь встал перед старцем с уважением, которое ученик чувствует к высокочтимому учителю; несколько минут пустынник, погруженный в размышления, хранил молчание.

– Взгляни, сын мой, – сказал он рыцарю, указывая на ивовые дверцы, прикрывавшие небольшое отверстие в стене пещеры. – Ты найдешь там покрывало, подай его мне.

Рыцарь повиновался. Отворив ивовые дверцы, он нашел покрывало и, поднеся его к свету, увидел, что во многих местах оно разорвано и покрыто черными пятнами. С сильным беспокойством посмотрел пустынник на покрывало, не в состоянии преодолеть волнение, он глубоко вздохнул.

– Ты увидишь величайшую святыню на земле, – сказал он наконец. – Увы! Глаза мои недостойны еще созерцать ее. Я могу лишь указывать утомленным странникам безмятежное пристанище покоя, сам же все еще осужден оставаться в преддверии. Напрасно удалился я в глубину кремнистых гор, в недра бесплодной пустыни, враг мой и там нашел меня: тот, от кого я старался отойти, последовал за мной в пустыню! – Он умолк на мгновение, потом, снова обратившись к сэру Кеннету, сказал более твердым голосом: – Ты прислан ко мне с поклоном от Ричарда Английского.

– Я прислан от Совета христианских властителей, – отвечал рыцарь. – Английский король болен, и оттого я не мог получить приказаний Его Величества.

– Что служит доказательством твоего посольства? – спросил пустынник.

Сэр Кеннет поколебался, прежние его подозрения и сомнения вновь охватили его, но как мог он подозревать человека, поступки которого теперь носили такой ясный отпечаток святости?

– Ты хочешь знать мой пароль? – сказал он. – Вот он: «Цари стали должниками нищего».

– Хорошо, – сказал пустынник и несколько минут спустя снова обратился к нему: – Я тебя знаю, но, осторожный воин, моя стража независима, она проверяет и друга, и недруга.