Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника Страница 17

Старуха взяла меня за руку, и мы вышли из залы в неосвещенный коридор. Мы поднимались и спускались по лестницам в совершенной темноте. Она шла долго, потом приказала мне завязать глаза — я повиновался. Еще долго мне пришлось идти с завязанными глазами, потом я услышал, как отворилась дверь. Свежий воздух повеял мне в лицо, повязка спала, и я очутился напротив монастыря св. Иоанна Латранского, а возле меня стояли Исаак и Зеленая Голова.

— Ты стоял напротив этого монастыря, — продолжал Беррье, — а вошел с площади Мобер?

— Да, на углу улицы Галанд.

— Но от угла улицы Галанд и площади Мобер до монастыря св. Иоанна Латранского масса домов тянется по улице Английской!

— Да, — сказал Фейдо. — Очевидно, под этими домами есть подземелье. Продолжай! — обратился он к Жакоберу.

— Я хотел оставить своих товарищей, — продолжал агент. — Но Исаак взял меня под руку, сказав, что он и Зеленая Голова проводят меня до моей квартиры. Я понял и повел их в комнату на Пробитой улице. Там все, что они увидели, могло убедить их, что я сказал им правду. Исаак остался доволен. «Ты будешь хорошим товарищем, — сказал он, — и завтра тебя будут испытывать». На мой вопрос — где, когда и как, он ответил: «В восемь вечера на площади Мобер, в кабаке, а потом перед Рыцарем Курятника».

Не дав мне сказать ни слова, он ушел с Зеленой Головой. С этой минуты я никого не видел, но принял предосторожности, так что теперь, когда я говорю с вами, я уверен, что какую бы ловушку ни расставили у меня под ногами, обо мне не узнают ничего. Сегодня утром я три раза переодевался и перекрашивал лицо.

— Сегодня вечером, — продолжал начальник полиции, — ты пойдешь в кабак на площади Мобер?

— Пойду.

Беррье пристально посмотрел на начальника полиции.

— Пройдите в кабинет номер семь и ждите, — сказал начальник полиции агенту, — через десять минут вы узнаете мои распоряжения.

Жакобер поклонился и открыл дверь. В передней стоял посыльный.

— Семь! — просто сказал Фейдо.

Посыльный утвердительно кивнул. Дверь затворилась. Беррье стоял на другом конце коридора и отворил вторую дверь в ту самую минуту, когда первая закрывалась. В проеме двери появился человек.

— Жакобер не должен ни с кем общаться, — сказал ему секретарь и запер дверь.

Начальник полиции и секретарь остались одни.

— Что вы думаете по этому поводу? — спросил Фейдо.

— Велите наблюдать за этим человеком до нынешнего вечера так, чтобы нам было известно каждое его слово, каждый его поступок, — ответил Беррье. — Расставьте теперь же двадцать пять переодетых преданных агентов в домах поблизости площади Мобер и велите дозорным ходить по улицам, смежным с этими пунктами.

В восемь часов дайте Жакоберу войти в дом на площади Мобер, а в половине девятого велите напасть и на этот дом, и на тот, который находится напротив монастыря св. Иоанна Латранского. Когда дозорные окружат весь квартал, никто от них не убежит. Каково ваше мнение?

— Я совершенно согласен со всем, — отвечал Фейдо. — Чтобы повысить вероятность успеха, мне остается прибавить к вашему плану только одно. Дайте распоряжение, чтобы выполнили все сказанное вами. Жакоберу должны быть известны эти указания. Позовите его в свой кабинет и спросите его, каким способом он хочет достичь цели. Предоставьте ему действовать со своей стороны, пока мы будем действовать со своей.

— Очень хорошо! — сказал Беррье.

— Вы одобряете этот план?

— Я нахожу его превосходным.

— Если так, любезный Беррье, отдайте распоряжения.

Беррье вышел из кабинета. Фейдо, оставшись один, подошел к камину и, по-видимому, глубоко задумался. В дверь постучали, вошел лакей, держа в руке серебряный поднос, на котором лежало письмо, запечатанное пятью печатями.

— Кто это прислал? — спросил Фейдо, рассматривая печати, на которых не было никакого герба.

— Лакей без ливреи, — отвечал слуга.

Начальник полиции сорвал печати, вскрыл конверт и развернул письмо. В нем было только две строчки и подпись. Фейдо вздрогнул.

— Ждут ответа? — спросил он.

— Устного, господин начальник полиции.

— Скажите — да.

Лакей вышел. Фейдо де Морвиль снова пробежал письмо глазами.

— Герцог де Ришелье! — прошептал он. — Чего он от меня хочет?.. «Важное дело, не терпящее отлагательств», — продолжал Фейдо, перечитывая письмо в третий раз. — Конечно, я пойду!

Он громко позвонил.

— Карету! — сказал он прибежавшему лакею.

Потом сел за бюро и быстро написал несколько строк на очень тонком листе бумаги, затем сложил этот лист таким образом, что его можно было спрятать между двумя пальцами. Он раскрыл перстень, который носил на безымянном пальце левой руки, вложил бумагу внутрь перстня и закрыл его.

— Карета заложена, — сказал лакей, отворяя дверь настежь.

Фейдо взял шляпу и перчатки.

XI. САБИНА

На лазурном фоне позолоченными буквами сияла надпись: «Даже, придворный парикмахер».

Эта вывеска красовалась над парикмахерской, занимавшей всю нижнюю часть дома, находившегося между улицами Сен-Рош и Сурдьер, напротив королевских конюшен. В эту парикмахерскую, очень заботливо обставленную, вела стеклянная дверь с шелковой красной занавесью. По сторонам двери было по пьедесталу, на каждом из которых красовался восковой бюст женщины с живописной прической, далее следовал двойной ряд париков всех видов и форм, напудренных добела, а за париками стояли флаконы с духами, вазы всех видов и форм, ящики с пудрой и румянами.

Все это принадлежало Даже, самому модному придворному парикмахеру, которого боготворили все дамы и которого прозвали Виртуозом Папильотки.

«Даже, — говорят мемуары того времени, — не знал равных себе в своем искусстве. Его гребень хвалили больше, чем кисть Апеллеса или резец Фидия. Он владел редким искусством делать прическу в соответствии с выражением лица, умел одним локоном придать взгляду обольстительность и оживить улыбку, взбив волосы».

Даже старость — эта великая победительница кокетства (все по словам современников) — отступала под искусной рукой Даже. Он был парикмахером герцогини де Шатору, с нее началась его карьера. Даже имел свою парикмахерскую в Париже, но постоянно пропадал в Версале.

Впрочем, он официально объявил, что не согласился бы причесывать никого и нигде, кроме как в королевской резиденции. Магистратура, буржуазия, финансовый мир были предоставлены его подмастерьям, которых он называл клерками.

Это было унизительно для парижан, и в особенности для парижанок, но репутация Даже была так велика, что парижские дамы охотно соглашались причесываться у его клерков. Причесываться у Даже было очень престижно. Клиенты и клиентки толпами валили к придворному парикмахеру.