Масоны. Популярная история: организация, облик, деятельность - Сергей Павлович Карпачёв Страница 17

только монаха в хорошем смысле слова, с чисто бенедиктинианской работоспособностью, но даже что-то аскетическое, отличавшее его внутренний мир от бесчисленных мелочей и суетливых забот повседневной жизни. Такое именно впечатление делал он в особенности на тех, кто не мог понять (а иногда и простить ему) его глубокого отвращения ко всякого рода рекламе, самовосхвалению, протискиванию вперед, карьеризму, к интригам и подсиживанию. Он был „альтруистом“ в лучшем смысле слова и буквально применял великий нравственный завет Конта Vivre pour autres (жить для других. – С. К.)»[99].

Вырубов вступил в братство в ложе «Взаимность» Верховного совета Франции, практиковавшего древнепринятый шотландский ритуал. В 1872 г. он информировал своего друга А. Н. Петунникова, что является должностным лицом во французском масонстве[100]. Вырубов активно выступал за «экстерриторизацию» масонства, то есть за активное его участие в общественной жизни. Его ложа была закрыта руководством объединения за прогрессивные суждения, а атеист Вырубов, тяготившийся религиозным содержанием шотландского ритуала, в 1874 г. перешел в «Розу Совершенной Тишины» Великого Востока Франции. Здесь он быстро сделал карьеру: стал руководителем ложи, активно выступал на Конвенте 1877 г. против параграфа конституции Великого Востока, где говорилось о необходимости для масона верить в Бога и в бессмертие души, как противоречащее духу масонства, и со своими сторонниками добился отмены этого положения. В 1882 г. Вырубов председательствовал на конвенте ордена, в 1885 г. стал его вице-председателем[101]. Дом Вырубова в Париже был Меккой для русских путешественников и эмигрантов. Многие из них здесь узнавали о сущности масонства, его целях и задачах.

Выходец из дворян Саратовской губернии Павел Николаевич Яблочков (1847–1894) стал выдающимся изобретателем в области электротехники. Он был принят в парижскую ложу «Труд и верные преданные друзья» шотландского устава в конце 70-х – начале 80-х гг. В 1887 г. под его руководством была создана ложа «Космос», одной из целей которой было объединение интеллектуалов Восточной Европы. Устав мастерской предполагал, что она будет заниматься изучением «вопросов общественного хозяйства и общего порядка в духе, благоприятном свободному обмену и международному арбитражу». В качестве главной цели ложи были определены проблемы показа истинной свободы и воспитания любви к этому источнику «чувства чести, нравственности и достоинства». Ложа строго отбирала новых членов для посвящения. Они должны были внести значительный вступительный взнос и предварительно представить на обсуждение доклад по экономической или общественной тематике. Именно в этом ателье прошли инициацию русские подданные, попытавшиеся позже перенести «королевское искусство» на национальную почву. К сожалению, болезнь Яблочкова заставила его вскоре отойти от руководства «Космосом», что затормозило процесс консолидации русских интеллектуалов масонской ориентации[102].

Будущий лидер московского масонства, сын жандармского офицера, дослужившегося до генерала, участник гимназического народнического кружка Николай Николаевич Баженов (1857–1923) окончил с отличием медицинский факультет Московского университета, затем совершенствовался в области психиатрии в клиниках Берлина, Вены, Парижа, стал известным врачом-психиатром. Он прошел посвящение сразу в три степени в парижской ложе «Объединенные друзья» шотландского обряда в конце 1884 или начале 1885 г.

Следующая страница истории русского масонства во Франции конца XIX – начала XX в. связана, прежде всего, с именем Максима Максимовича Ковалевского (1851–1916). Род Доленго-Ковалевских перешел в Россию из Польши в середине XVII в.[103] Ковалевский рано потерял своего отца, участника Отечественной войны 1812 г. и Заграничных походов русской армии, кирасирского командира, дослужившегося до полковника. Воспитанием сына занималась его мать Екатерина Игнатьевна (в девичестве Познанская), высокообразованная женщина из старинного дворянского рода, любовь к которой Максим Максимович сохранил до конца своей жизни. Она сама обучила его грамоте, определила круг чтения, результатом чего стал рано развившийся у мальчика вкус к истории и этнографии. Иностранным языкам, французскому и немецкому, его обучали бонны и гувернеры. Швейцарец Гражан, кроме французского, прошел с ним курс древней и средневековой истории, мифологии, истории французской литературы. Не избежал юный Ковалевский и обычной в дворянских семьях «повинности» – занятий музыкой и живописью[104].

Окончив в 1868 г. харьковскую гимназию, он поступил на юридический факультет Харьковского университета. Здесь будущий ученый был больше озабочен поиском «правильного» мировоззрения, чем получением специальных знаний. Наибольшее впечатление на молодого студента произвели лекции Д. И. Качановского. Профессор был неисправимым западником, приверженцем английской политической системы, как нельзя лучше, по его мнению, примирявшей порядок со свободой. Его эрудиция была обширна и основательна, изложение талантливо и красноречиво. Профессор гражданского права П. П. Цытович снабдил Ковалевского отдельными томами О. Конта, на которые он с жадностью набросился, считая, что найдет в них ответ на все более волновавший его вопрос о поступательном ходе развития человечества. Помимо лекций преподавателей, Максим Ковалевский штудировал труды Лорана, Галлама, Гизо, Бокля, Прудона и другую серьезную литературу. Постепенно менялся образ жизни студента. «Пустота провинциальной жизни и той „золотой молодежи“, среди которой я вращался… стала для меня очевидной, – писал Ковалевский, – я сблизился с некоторыми товарищами, также искавшими не столько науки, сколько, как они говорили, выработки самостоятельного миросозерцания, стал показываться в их кружках, читать рефераты и участвовать в вызванных ими прениях, – одним словом, зажил жизнью несколько забегающего вперед студента, более озабоченного общим саморазвитием, чем изучением специальности»[105]. В период пребывания в университете, вырабатывая «самостоятельное миросозерцание», юноша одно время склонялся к теории «критического социализма» Прудона. Он настолько проникся этим учением, что, будучи за границей, даже заказал себе печать с выгравированным девизом: «Свобода, равенство, взаимность» и в порыве юношеского энтузиазма задумал скреплять ею свои письма. Однако мать предусмотрительно отобрала печать у сына.

В 1873 г. обучение в университете было завершено. Позже Ковалевский писал, что университет дал ему специальную подготовку по государственному и международному праву, но главным образом – общее развитие, вызвал интеллектуальные запросы, породил научное воззрение, определил направления теоретической и практической деятельности, оказал не только образовательное, но и воспитательное влияние, – и все это благодаря не только учебным занятиям, но и товарищескому общению, живому обмену мыслями[106]. Интересную характеристику формирования духовного облика М. М. Ковалевского дал Д. Н. Овсяннико-Куликовский: «…Это типичный русский барин, хороший и добрый, умный и либеральный, истый европеец, которому чуждо многое специфически русское в нашей духовной культуре, в традиционной сокровищнице наших идей». По его мнению, Ковалевский относился несколько свысока к именам и книгам, для русской передовой интеллигенции дорогим и заветным: «видно было, что Белинский, Добролюбов, Чернышевский не значатся в родословной его духа», скорее, это был духовный потомок «вольтерьянцев», русских европейцев XVIII в. Однако тот же мемуарист отмечал, что Максим Максимович высоко ценил русскую художественную литературу, был почитателем Тургенева, Толстого, Писемского, Салтыкова-Щедрина, Успенского[107].

После окончания Харьковского университета М. М. Ковалевский провел глубокую стажировку за границей. Он продолжил образование и готовил научные исследования на юридическом и филологическом