Укрепить престол - Денис Старый Страница 17

Для того, чтобы построить хоть какие жилища, для строительства бралось все, вплоть до корабельной доски даже с поврежденных ладей и кочей. И все равно не получилось всех расселить и, как только на Волге стал лед, были отправлены сани в Казань, частью, саней было мало. Отдельно ужимались и стрельцы и городовые казаки, спали по очереди. Благо, склады в Астрахани позволяли не голодать.

Такого напряжения Татищев еще никогда не ощущал, поэтому жаждал увидеть купола московских храмов. И спихнуть по быстрее людей, жизнь которых смог, по большей части, сохранить.

Сам Михаил Игнатьевич не был похож на себя. Он за последние полгода постарел, словно на все десять лет. Особенно старость просматривалась в нездоровой худобе мужчины. Не то, чтобы Татищев плохо питался, он слишком много работал, чтобы обычного количества еды ему хватало. Впрочем, калорийность даже его стола оставляла желать лучшего.

— Ты, Михаил Игнатьевич, нарочно ждал, когда я стану воеводой в Москве, чтобы привезти столько людей? — спросил князь Пожарский.

— Привел людей, как только стало можно! — устало, обидчиво, отвечал Татищев.

— Н-да! — многозначительно протянул Дмитрий Михайлович Пожарский.

— А-н-да, — вторил ему Татищев.

Оба мужчины в первый раз в жизни так сильно устали от работы, об возможной интенсивности которой ранее и не предполагали. Каждый день были свои проблемы, свои вопросы, каждый из которых являлся столь важным, что не предполагал попустительства. Пожарский, получая должность, был удостоен и тщательного разбора функциональных обязанностей воеводы в Москве. Государь не просил сохранить существующее и не сделать хуже, он требовал увидеть столицу строящуюся, обновляемую, с развивающимся производством. А такой подход требовал много усилий ото всех, прежде всего, воеводы.

И не упрекал Пожарский Татищева, он только лишь бурчал. Система фильтрации пленников и переселенцев уже практически отработана и те всего-то семь тысяч человек, которых привез Михаил Игнатьевич, большой проблемой не станут.

— Список есть? Кабы там прописано было ремесло, али к чему иному кто сгоден? — спросил Пожарский и Татищев протянул уже изрядно потрепанные бумаги, которые были составлены еще три месяца назад.

Изучая бумаги, Пожарский что-то отмечал, дописывал, ставил какие-то цифры. После позвал дьяка, который так же что-то подсчитывал. Татищев же чуть не уснул. Усталость стала тенью мужчины и даже после долгого сна, он все равно просыпался уже уставшим, когда мог вновь уснуть, хоть стоя.

— Вот! — победно произнес Пожарский через минут сорок каких-то подсчетов и споров с дьяком. — Тебе токмо за людишек казна должна пятнадцать тысяч. А коли подтвердятся, что те, кого ты записал в мастера, таковыми и являются, то еще две тысячи рублей сверху.

Озвученные цифры чуть оживили Татищева. Он сильно истощился с этим персидским посольством. И получается, что только люди могли треть затрат отбить. А есть еще немало товаров, что привез Михаил Игнатьевич, о продаже привезенного сейчас договариваются приказчики, да и государь обещал отдать потраченное. Получалось, что посольство, если все выполнят свои обязательства, даже оказалось лично для Татищева прибыльным.

Но еще раз такое пережить? Лучше в монастырь — там покой, сон и молитва. Но не тот человек Михаил Игнатьевич, он открыл в себе иные грани возможного и Татищеву будет же сложно жить без того, чтобы работать.

Глава 4

Глава 4

Торопец

17 апреля 1607 года

Я инспектировал войска, а порой инспекция выглядела, как «торговля лицом». Поздно что-то еще менять, за неделю-вторую переобучить и перевооружить войска невозможно даже в сказке. Потому я тут лишь гость, важный, перед которым склоняют головы все и каждый, но гость. Именно так, я не собирался брать на себя командование, несмотря на то, что кое-какое представление о войне имею, даже и о современной мне, в этом мире. Но зачем? Что мне даст то, что я, государь, стану во главе войска и поведу свои легионы к победе? Только лишь красивая картинка, которую отработать можно уже из того, что я вообще тут нахожусь.

Есть исполнители и, судя по разномастным источникам знаний, очень неплохие. Скопин-Шуйский в иной реальности проявил себя, как великолепный военачальник, с передовым пониманием ведения боя. Достаточно и того, что мы с ним обсудим, как уже не раз поступали, что и как делать, а исполнять ему. Я уже хочу домой, в Москву. Вот не знаю, почему, да от чего, но больше я хотел находиться не на войне, а на полях, которые засеиваются новыми для Руси культурами.

Для меня было вызовом то, что зима прошла не без голодных смертей и я искренне благодарен уже за то, что по весне не начались масштабные восстания. Мне дается еще один год, за который должны произойти решительные перемены, а люди, если не увидят, что шансы на лучшую жизнь есть и при моем правлении, найдут себе предводителей. Не будет Болотникова? Так будет какой-нибудь Разин или Пугачев. Если общественное недовольство имеет место, находятся и личности, способные оседлать ураган народного гнева.

Так что именно экономика играет главную партию в симфонии русского развития, что неизменно звучит на пути становления империи. И я не имею права не попадать в ноты. И даже не империя, как сама цель, она лишь та система, при которой возможно существование России. Демократия, авторитаризм, или даже олигархия — все это туман, завеса. А то истинно, что без Сибири не может быть развития России, без Урала, тем паче, без оседланной Волги, нет торговли, как и без Балтики, кроме упадка и становления колонией, у России нет иного пути. Пусть у руля империи будет президент, генсек, царь, кучка олигархов, главное, чтобы все территории, что создавали Россию были вместе. Иначе… феодальная раздробленность тому пример. Даже в нынешних условиях начала XVII века раздробленность приведет к выжженной земле.

Может быть, я ослабел, характер стал мягким, перестал быть воином? Нет, напротив! Если ранее, в иной жизни, я поступал в соответствии с приказом, выполняя достаточно узконаправленную работу. То теперь от меня зависит многое, очень многое. Легко ли получать доклады о том, сколько именно человек умерло от голода за последнюю зиму? Не так впечатляли цифры, и даже людские судьбы, которые стоят за сухими данными статистики. Я! Именно, что я, недоработал, и это вот главный удар по самолюбию.

Чтобы через год получить чистый лист бумаги, без единой цифры умерших от голода, я и стремлюсь оказаться на самом уязвимом участке моей