Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский Страница 17

– Садитесь, Ландсберг! Ближе, не стесняйтесь! – «профессор» сорвал проклятые очки-заслонки и внимательно оглядел человека перед собой.

Полгода тюрьмы, разумеется, изменили человека. Лицо Ландсберга потеряло юношескую округлость, под глазами цвета стали залегли глубокие тени. Судейкин знал, что после расправы над уголовниками в Литовском замке Ландсбергу еще несколько раз пришлось доказывать арестантскому окружению свою силу, подтверждать авторитет «забуревшего Барина». Иваны теперь почтительно сторонились Ландсберга, глоты наперебой старались услужить, шпанка откровенно заискивала перед ним и боялась Барина. «Это плохо, – подумал Судейкин. – Было бы гораздо лучше, если бы Ландсберг стоял на иерархической арестантской лестнице ниже».

– Ну-с, Ландсберг, не будем терять времени, – вздохнул Судейкин, кладя перед собой на стол часы. – Вы получили записку, но не воспользовались предложением ваших старых друзей…

– Какую записку? Каких друзей, господин хороший? – чуть прищурился арестант.

– Вы меня не узнаете? Понятно. 4 июля, накануне вашего судебного процесса, я навещал вас в Литовском замке, где вы были наказаны карцером за драку с каторжниками. Припоминаете? А Калиостро-Захаренко помните, надеюсь? В этом случае вы не должны были забыть и некоего предложения, сделанного вам в помещении для свиданий. Тогда от вас не требовали немедленного согласия, однако предложения быть готовым к побегу вы не отвергли. Время настало, Ландсберг! Вы колеблетесь? Неужели вам, дворянину из старинного рода, предпочтительнее долгое общение со всем этим арестантским быдлом? Неужели не надоела постоянная необходимость быть начеку с этим человеческим отребьем? Эта вонь, кандалы? Нынче вы вычеркнуты из жизни, Ландсберг! И единственная возможность вернуться в прежнюю жизнь – это то, что я вам предлагаю!

– Возврата к прежнему уже не будет. Это невозможно, господин хороший.

– Ф-фу, вы и говорить уже стали как каторжанин! «Господин хороший»! Называйте меня полковником, Ландсберг. И у нас с вами, повторяю, очень мало времени. Итак – да или нет?

– Я не хочу покупать свободу ценой жизни государя, господин полковник!

– Вы без особых угрызений совести отправили на тот свет Власова с его прислугой. Да и в тюрьме не особо щепетильничаете, насколько я знаю.

– Здесь – другое дело. Убив негодяев, я отомстил за невинно загубленную ими душу, восстановил справедливость.

– Стало быть, здесь вы считаете себя вправе подменять собой высшее правосудие?

– Это мой невольный грех, господин полковник!

– Оставим философские сентенции, Ландсберг! В конце концов, то, что вам предлагают, тоже избавит многих людей от унижений, несчастий, обид. Неужели вы забыли, что оказались здесь по воле того, кто распоряжается чужими судьбами? На чьей совести сотни тысяч жизней – жертв войны, развязанной волею и прихотью этого человека? Вы же сами писали об этом в признании следователю.

– Я не могу принять сего предложения, господин полковник!

– Н-ну, хорошо, хорошо… Но от вас и не требуют немедленных действий! Для начала вам нужно всего лишь согласится на побег, пока еще не поздно! Все подготовлено, и через несколько часов мы с вами окажемся в салон-вагоне курьерского поезда, который доставит нас в Санкт-Петербург. Вы встретитесь с вашими новыми друзьями, которые гораздо красноречивее и убедительнее меня. Вы сможете снова окунуться в прежнюю жизнь. Решайтесь, Ландсберг! В конце концов, если вы не сможете побороть своих нынешних сентиментальных рассуждений, то уж в тюрьму-то всегда сумеете вернуться! И тогда – как знаете! Ну же, Ландсберг! Вы воочию убедитесь в том, какие высокопоставленные люди рассчитывают на ваш верный взгляд и твердую руку. Новое имя, солидный счет в женевском банке – и весь мир к вашим услугам! Вам же всего двадцать пять лет!

– Вполне достаточно, чтобы отдать себе отчет в том, что, соглашаясь на побег, я беру, как говорят в тюрьме, билет в один конец, господин полковник! И я не настолько глуп, уверяю вас. Неужели вы думаете, что я поверю в то, что меня отпустят на все четыре стороны, если я, сбежав, в конце концов откажусь от предлагаемой мне роли цареубийцы? После того, как увижу ваших высокопоставленных друзей, узнаю, так сказать, всю анатомию заговора? Заметьте, что об ужасах моральной стороны дела, предлагаемого вами столь спокойно, я еще не говорю…

– Ландсберг, ваше время на раздумья истекает! Я не могу уговаривать вас целый день! Подумайте о своей семье, Ландсберг! Друзья, о которых я упоминал, слишком много на вас поставили! И они достаточно влиятельны и могущественны, чтобы наказать вас за вашу глупую строптивость, уверяю! Попробуйте отказаться – и уже через самое малое время до вашего сведения станут доходить известия о несчастьях, обрушившихся на вашу семью. Поверьте, разорить и пустить по миру – не самое страшное, что ждет вашего брата, сестер, вашу матушку. Подумайте о них и о себе, Ландсберг! Каково вам будет жить с мыслями о том, что ваш отказ стал причиной несчастья ваших родных? Да и вы сами, наконец! Здесь, в пересыльной тюрьме, вы – Барин. Вас не трогают уголовники, не обижает администрация… Поверьте: здешние иваны – овечки по сравнению с той отпетой сволочью, которая содержится на Сахалине! Да и островные тюремщики не лучше: за гривенник мать родную на живодерню сведут! Одно мое слово, уж поверьте – и нынешнего Барина там ждет такая жизнь, что вы ежедневно, ежечасно будете молить своего лютеранского Христа о смерти! Впрочем, хватит… Я замолкаю, Ландсберг! Поглядите на часы – у вас ровно одна минута!

Судейкин толчком пододвинул к Ландсбергу свои часы-луковицу и, тяжело дыша, откинулся на спинку стула.

Ландсберг тоже дышал тяжело, не отрывая глаз от секундной стрелки, торопливо бегущей по кругу.

– Ну-с? – Судейкин встал, навис над столом. – Ваше время истекло, Ландсберг!

Тот кивнул, тоже встал, и неожиданно взял обеими руками часы. Лицо его исказилось, и Судейкин поспешно шагнул назад, нащупывая под халатом револьвер.

Но Ландсберг и не думал бросаться на него. Послышался треск стекла, скрежет металла, по столу запрыгали пружинки и шестеренки часового механизма.

– Что ж, вы тоже попомните мои слова, полковник! – Ландсберг бросил на стол согнутый корпус часов, пососал порезанные стеклом и острыми деталями пальцы. – Если я узнаю, что хоть один волос упал с головы моих близких – тогда я действительно сбегу с каторги. И найду сначала вас, полковник, а потом и ваших друзей…

Он встал, вышел из-за ширмы и, сняв шапку, поклонился ошарашенному Судейкину – так, чтобы видели все участники медицинской процедуры освидетельствования.

– Премного вам благодарен, господин профессор… Пастер! Смею ли я надеяться, что