Лантерн. Наследники - Татьяна Нефедова Страница 18

«Интересно, откуда он знает? — подумал Алекс. — Трудно представить, что Эдвард сам вырвал железяку, заколоченную в скалу».

— Где же разбитый портал от камина, Эдвард? — нетерпеливо спросила Шарлотта.

Возможно, Алексу показалось, что Дед вздохнул с облегчением. Но скорость, с которой тот ринулся в противоположный угол подвала, была поразительной даже с учетом его порывистой натуры.

Рядом с крайним рядом поленьев на полу лежали два пыльных обломка бурого камня, покрытого черным налетом.

— Пальметта, — сказала Шарлотта, когда Алекс уложил каменные обломки рядом, вверх лицевой стороной. — Возможно, это портал от того самого камина.

— Пальметта? — переспросил Алекс.

Шарлотта присела на корточки и кончиками пальцев стряхнула пыль и мусор с рисунка, две половинки которого оказались по разные стороны трещины, разделившей портал. Пористая поверхность камня была местами повреждена, но веер изогнутых узких листьев с завитками у основания просматривался отчетливо.

Французский ампир отражал блеск и могущество империи Наполеона Бонапарта. Его символика была призвана подчеркнуть преемственность имперского стиля по отношению к античной эпохе.

Одним из характерных элементов стиля ампир стала пальметта — условное изображение пальмовой ветви. Этот орнамент использовался в древнем Египте, а затем в древних государствах Азии для оформления надгробий, карнизов, капителей и других архитектурных деталей. Во Франции мотив пальметты вошел в моду после Египетского похода Наполеона Бонапарта в 1797 году. Он широко применялся в архитектуре, а также в отделке тканей, мебели, посуды и других предметов прикладного искусства.

— Этот рисунок называется пальметта, — сказала она. — Пальмовая ветвь. Такой был на камине в том доме.

— Ты серьезно, Шарлиз?! — переспросил Алекс. — Камень с дыркой и рисунок на камине — значит, ты нашла дом, который искала? И что дальше?

Ему показалось, что между ним и Шарлоттой захлопнулась открытая настежь дверь.

— Ничего, — сказала девушка, поднимаясь. — Дальше ничего.

Разочарован был не только Алекс.

— Это неожиданно! — проворчал Дед. — Твоя настойчивость, Чарли, обещала более интересное продолжение. Это все, зачем мы трое спускались в подвал? Можем возвращаться назад?

Растянув губы в улыбке, старик добавил:

— Сегодня особенный вечер! Мне надо заняться ужином.

К приезду Изабель готовились все. Эдвард удалился на кухню, полный решимости создать лучший гастрономический сет в своей поварской карьере. Шарлотта, прихватив фен и утюг, закрылась в комнате. Алекс переоделся и лег на кровать. Подложив под голову руки и, скользя глазами по трещине в потолочной балке, он отпустил на свободу мысли, которые беспорядочно роились в его голове.

Плетеный браслет на руке и две ванильные свечки в пакете казались ему пропуском в рай. Он представлял Шарлотту рядом с собой. Все казалось реальным — тепло ее тела, звук дыхания, биение сердца. Алекс шевельнул рукой в попытке обнять невидимку, но обманутые воображением пальцы поймали воздух. Он прикрыл глаза. Вместо Шарлотты в памяти вспыхнуло видение прошлой ночи — обнаженная женщина, баюкавшая еще не рожденного малыша.

Внизу загремела упавшая на пол кастрюля. Алекс невольно взглянул на дверь и снова закрыл глаза, надеясь, что картинка из сна повторится. Но нет, Жозефина не возвращалась. «Интересно, какая она, Изабель?» — безо всякой логики подумал он. — Если она такая красивая, как говорит Дед, Шарлиз будет вне себя. Хотя, может, и обойдется. Ее не поймешь…»

Он вернулся к мечтам о Шарлотте, но ненадолго, потому что зазвонил телефон.

— Привет, милый!

— Привет, мам!

Этот день Никита и Ольга провели вместе, но каждый по-своему. Завтрак с видом на реку привел Никиту в устойчиво-благостное состояние, а неспешная прогулка по городу к кафедральному собору Альби укрепила его уверенность в том, что жизнь удалась. Вот только передать это чувство жене не получалось никак. Ему пришлось несколько раз пресекать попытки Ольги позвонить сыну.

— Мамаша, оставьте парня в покое! — сказал он, отбирая у нее телефон. — Алекс живет личной жизнью, не до тебя сейчас! О последствиях узнаем по возвращении. Или позже, через девять месяцев!

— Типун тебе на язык, Шереметев! — вскипела Ольга. — Отдай телефон! Мне надо просто услышать его голос, и все.

— Вечером позвонишь, — отрезал Никита, пряча телефон в карман брюк. — Тебя ожидает Тулуз-Лотрек.

Расположенный в бывшей резиденции архиепископа Альби, Дворце Берби, музей Тулуз-Лотрека обладает самым крупным в мире собранием его работ. Основу коллекции составляют более 1 000 картин, рисунков, литографий и афиш, подаренных городу семьей Тулуз-Лотрек в 1922 году. Экспозиция позволяет проследить эволюцию творческого пути художника: от ранней картины «Артиллерист, продающий свою лошадь» 1879 года до последней в жизни Тулуз-Лотрека работы «Экзамен на медицинском факультете, Париж» 1901 года.

На втором этаже музея выставлены картины других художников — современников Тулуз-Лортека и более поздних, работавших в период между Первой и Второй мировыми войнами.

— Пальметта, — сказала Ольга, глядя из дворцового окна на садовый партер изумительной красоты. — Посмотри, как они хранят традиции. Это конечно, не новость, но я не перестаю восхищаться. Во время революций французы многое уничтожили, зато сейчас берегут каждый камень.

— Пальметта? — переспросил Никита, остановившись рядом.

— Вон тот орнамент из зеленых бордюров — веер узких листьев и завитки внизу. Рисунок называется пальметта. Местный садовник просто гений! Не представляю, как он поддерживает бордюры в таком идеальном состоянии: кажется, они обтянуты бархатом, а не выстрижены из живой зелени! И гортензии безупречные, непонятно, настоящие или искусственные.

В период работы экскурсоводом в Москве Ольга получила обширную искусствоведческую подготовку. Много раз охрана и смотрители музеев принимали ее за нелегального гида — приходилось доказывать, что она не пыталась отбить хлеб у профессионалов с лицензией, а просто разговаривала с мужем и сыном.

Залы и сад Дворца Берби надолго захватили Никиту и Ольгу, поэтому в Собор Святой Цецилии они зашли уже после ланча.

Сооружение Собора Святой Цецилии (Кикилии) началось в Альби после окончания Альбигойского крестового похода и продолжалось около 200 лет. Грандиозное сооружение в стиле южно-французской готики должно было утвердить величие католической церкви после искоренения катарской ереси.

Традиционным материалом для строительства соборов во Франции был природный камень, однако в окрестностях Альби добывать его в необходимых количествах было негде, поэтому для ускорения процесса использовали местный кирпич розоватого оттенка.

Благодаря мощным стенам и скупому наружному декору Собор Святой Цецилии больше напоминает крепость. В случае необходимости он действительно мог служить убежищем для шести тысяч человек. Единственным внешним украшением является готический портал южного входа в виде нарядного балдахина, сооруженный в XVI веке из песчаника, зато внутреннее убранство собора поражает воображение: роскошные фрески эпохи Возрождения полностью покрывают его стены и своды. Самая известная из них, «Страшный суд» площадью около 200 квадратных метров, написанная неизвестным художником фламандской школы, является наиболее значительной работой времен Ренессанса во