Неожиданный наследник (СИ) - Яманов Александр Страница 18

Фаворит просто кивнул и показал знаком собеседнику на стол, предлагая отметить удачное завершение охоты.

Глава 6

Ноябрь-Декабрь, 1764 года, Архангельский тракт, Российская империя.

Зимняя дорога — это просто волшебство! Бесконечные леса и поля, уже хорошо запорошённые снегом, вызывали у меня просто детский восторг! Да я и есть ребёнок, если называть вещи своими именами. Хорошо, что оба наставника спокойно воспринимали моё состояние и постоянные возгласы удивления.

Из Шлиссельбурга в Царское Село и далее в столицу я ехал в закрытом фургоне. И даже на коротких остановках был лишён возможности рассматривать окружающий мир. Низко надетая шляпа и шарф, намотанный на лицо, сильно сужали обзор. Да и я старался не злить надзирателей, лицемерно называемых лакеями.

А сейчас в нашем возке целых два окошка! Пусть стекло мутноватое и его постоянно приходится протирать ото льда, но оно того стоит! Сначала за окном проплыли, показавшиеся мне бесконечными улицы столицы. Вы даже не представляете, насколько красив и огромен город Петра! Затем пошли предместья, а далее лес. Я перемещался по скамье слева направо и обратно, стараясь рассмотреть как можно больше. Меня восхищало всё — дома, проходящие мимо повозки и, конечно, природа!

Когда мы переезжали первую речку, покрывшуюся льдом, я упросил Панина остановиться и с удивлением рассматривал это чудо. Майор рассказывал о воде, и её способностях переходить из одного состояния в другое. Но ранее мне не удавалось видеть такое количество льда. Сопровождавшие наш поезд гвардейцы из конвоя сначала не могли понять моего состояния. Затем посмеивались в усы, но без особой злобы. Никита Иванович тогда уговорил меня продолжить путь и более сдержанно проявлять чувства. Ему легко говорить. А какого труда мне стоило давить рвавшийся наружу восторг?

Даже остановки на ямских дворах, не поумерили моего восхищения. Панин всё больше ворчал, пеняя на плохую пищу, хотя и захватил в дорогу повара. Пока мы ограничивались весьма скудным перечнем блюд, приготовленных из продуктов, взятых с собой из столицы. А ещё были те самые отхожие места, жутко раздражающие графа и веселящие князя. Чего говорить о ночлеге, когда Никита Иванович не мог сомкнуть глаз и уже готов был возвратиться. Но просьба императрицы сродни приказу и её необходимо выполнять.

Наставник, было, решил останавливаться в дворянских поместьях, расположенных вдоль тракта, но отказался от этой мысли. Во-первых, сильно увеличится время пути. А во-вторых, подобному изменению резко воспротивился поручик Столыпин[20], командовавший нашим конвоем. Молодой кавалергард весьма серьёзно относился к поручению и был весьма строг в вопросах дисциплины. Своих людей он не тиранил, да и в наши дела не лез, соблюдая некую дистанцию. Но при этом являлся педантом и формалистом, как обозвал его едкий на язык Щербатов.

Кстати, князь вёл себя спокойно и относился к происходящему с иронией. Панин сначала злился на шутки попутчика, связанные с отсутствием должных условий. Но затем смирился и начал посмеиваться вместе с Михаилом Михайловичем. В дороге оба наставника скинули столичный лоск и наносную щепетильность. Нет, выражения они выбирали, но стали заметно проще.

В первый день мне дали возможность насладиться дорогой и переварить полученные впечатления. А вот затем началось обучение. Приятно, что оно проходило в форме чтения лекций на определённые темы, перемежаемые спорами с оппонентом. Аргументы обоих вельмож мне давно понятны. Но оттого уроки не стали скучнее, а скорее, наоборот. Кроме лекций, я получил немало знаний о Северной войне, проходившей в этих краях и подвиге русской армии, победившей вопреки всякой логике. Здесь настало время Щербатова, который рассказывал об интригах, сражениях и реформах, упоминая мельчайшие подробности, но при этом умудрялся очаровывать слушателей. Даже Панин похвалил князя, чем сильно его удивил и порадовал. Я же снова впитывал знания и засыпал наставников множеством вопросов.

* * *

— Вставайте, мой принц, — раздался голос испанца, вырвавший меня из приятного сновидения, — Не время лежать, пора заниматься.

Дон Алонсо удивил моё небольшое окружение, изъявив желание ехать с нами. В отличие от француза и двух других учителей, осторожно отказавшихся от поездки, испанец был твёрд в своём намерении. Несмотря на учеников, оставляемых в столице, он решил продолжить издевательства над телом одного арестанта. Шучу, конечно. Но с каждой неделей наставник увеличивал нагрузки, не желая слушать никаких возражений. Я-то помалкивал, но в спор с учителем фехтования вступили его коллеги, испугавшиеся за моё здоровье.

Впрочем, все упрёки остались бесполезными. Более того, синьор де Кесада добавил дополнительный урок по освоению огнестрельного оружия. Для меня это стало приятной неожиданностью, так как ранее я удостоился только вручения палки, обзываемой учителем тренировочной шпагой. А здесь сразу пистоль! Правда, сразу пострелять не получилось, ибо сначала пришлось освоить все механизмы оружия и уход за ним. Но испанец пообещал, что в дороге предоставит мне такую возможность.

Зато никто не отменял утреннюю разминку. Надо заметить, что тренировки теперь проходили три раза в день, но наиболее тяжело было утром. И дело не только в морозе и предрассветной темени. Мне приходилось бегать по колено в снегу, а затем изображать стойки на едва утоптанной поверхности, выслушивая едкие комментарии Алонсо. Благо сразу после занятий я оказывался в тёплой избе. А там мой новый слуга Пафнутий заранее готовил сменную одежду, грел воду для омовения и заваривал чай с травами. Испанцу же, полагалась солидная порция глинтвейна, которую он употреблял с явным наслаждением.

Сопровождающий нас доктор Крузе, тоже возмутился столь насыщенным занятиям на морозе. Мол, его подопечный может схватить какую-нибудь простуду. На что Алонсо с присущей ему прямотой ответил, что от хорошей пробежки и махания шпагой ещё никто не умирал. Греющиеся в тепле лежебоки имеют больше шансов заболеть, нежели человек, развивающий своё тело. Также он добавил, что меня не смогло загубить даже многолетнее заключение, поэтому медик зря беспокоится. Подобное заявление вызвало явное неудовольствие Панина, который после этого имел короткий разговор с испанцем. Тот более не упоминал про моё заключение, но продолжал выражаться весьма откровенно.

В одном Алонсо прав. На это обратил внимание ещё Майор. Многолетнее заключение не отразилось на моём здоровье. А ведь в детстве я переболел оспой и чуть не умер. Но мне не удалось вспомнить про иные опасные недуги, которыми я хворал в более взрослом возрасте. Разве что несколько раз простыл, но зараза ко мне не липла. Да и страшная болезнь, выкашивающая людей, не оставила на моём лице никаких отметин. Прямо чудо какое-то!

Пока же не до воспоминаний. Поднимаюсь с лежака, названного Паниным каменным, и быстро надеваю штаны, рубаху и мягкие сапожки. Далее быстрый поход в кривоватый сруб с отверстием в полу. А затем наступило время испанца. Сначала под его надзором и вышедшими на улицу гвардейцем и обозником, кутающимися в тулупы, я делаю пробежку от ворот постоялого двора по заснеженной дороге. Пробегаю примерно сто метров, которые пока неизвестны в этом времени, а затем возвращаюсь. И так десять раз подряд без всяких передышек. Да и глотать ртом морозный воздух — весьма неприятное дело. Предпочитаю дышать носом и не сбиваться с заданной скорости.

Затем шли упражнения, которые я сам предложил наставнику. Тот подумал, несколько раз выполнил их сам, и полностью одобрил. Поэтому каждое утро я делаю наклоны, отжимания, приседания и растяжку. Далее идут нелюбимые мною стойки. К тому времени тело настолько разгорячено, что от него валит обильный пар. Но Алонсо не обращает внимания на подобные мелочи и требует показывать заученные ранее позиции.

В это время начинает просыпаться наш караван, а Столыпин присоединяется к нашим занятиям. Только поручик не бегает, считая сие занятие лишним для настоящего кавалериста. Но помахать палашом он любит. Да и наша разминка пришлась Алексею Емельяновичу по душе. Очень показательный пример, на который обратил внимание де Кесада. Остальные кавалергарды особо себя не утруждали. А ведь среди них были не обычные солдаты, а прапорщики и даже два подпоручика. К гвардейским чинам надо прибавлять один класс, то есть офицеры конвоя являются подпоручиками и поручиками. Двадцатилетний же Столыпин — ротмистр.