Анри Кок - Сиятельные любовницы Страница 19

Константин перенес свою столицу из Рима в Византию по той причине, что первый он находил невыносимым из-за всеобщего растления, которым было заражено все римское общество на закате своего существования.

Совершенно невероятно, но Константину достаточно было восьми месяцев, чтобы построить этот город. Правда, для золота все возможно, однако здания воздвигались как бы по волшебству. Для украшения Константинополя Константин не только похитил все драгоценности Греции и Азии, но даже из Рима захватил все сокровища.

И не удовлетворяясь тем, что ограбил свое родное гнездо, он еще и ослабил его, отняв у него легионы, охранявшие его границы, и разместил их по провинциям, Это произвело двойное зло: страна была отдана в жертву варварам, а солдаты, не бывая в сражениях, предались праздности и изнежились.

Но Константин Великий достиг своей цели. Италия погибла среди нищеты и безнадежности. Тем хуже! Как мог Рим позволить себе упрекать своего великого императора за то, что он велел умертвить своего сына Криспа из зависти к его достоинствам и свою жену Фавсту под ложным предлогом, что она присоветовала ему ото убийство.

Когда Феодора, будущая императрица, родилась, Константинополь в царствование Анастасия, прозванного Разноглазым, потому что один глаз у него был черный, а другой — голубой, — находился во всем блеске своего великолепия, — великолепия ненавистного, ибо оно было создано деспотизмом! Наследники Константина тоже были тиранами; новый Рим был только тенью древнего. В том были граждане, здесь — рабы.

Но рабы эти наслаждались. Что значило для них склонять голову перед падшими существами, носящими название людей и ставшими — благодаря бесчестью временщиков — самыми богатыми и могущественными личностями в империи. Национальная гордость, любовь к отечеству были пустыми словами для этого выродившегося народа. Знаете ли, кто значил в Византии более самого императора? Возницы ипподрома и куртизанки!..

Ганна, мать Феодоры, была проституткой самого низкого пошиба, отец ее Аккаций кормил зверей в Прапиниенском амфитеатре.

Феодора была третьей дочерью этой странной четы. Она еще едва лепетала, когда уже обе ее сестры, Анастасия и Комптона, служили на театре — на театре, куда отправлялись распутники делать выбор и где им никогда не было отказа. Естественно, что Феодора назначалась для тех же занятий, в которых упражнялись ее мать и сестры; как только она достигла зрелости, ее завербовали в разряд голоножек, так назывались проститутки, которые не занимались танцами и игрой на флейте, а обольщали только своими обнаженными прелестями.

Феодора была мила, хотя и очень мала ростом, у нее были ум и веселость, и она скоро получила большой успех. Но годы сделали раздражительным характер Ганны, и часто, когда она считала вправе жаловаться на своих дочерей, то, не заботясь об их красоте, составлявшей все их достояние, жестоко их била.

После одного из приступов безрассудного гнева, жертвой которого стала Феодора, она с распухшими от слез глазами отправилась в театр и по дороге встретила скомороха, халкедонца Адриана. Это был высокий красивый мужчина с более мужественной и гордой осанкой, чем ему подобные. Он остановился пред молодой девушкой и сказал ей:

— Здравствуй, Феодора. Ты плакала? Кто же причина твоих слез? Скажи мне, я отомщу за них.

Феодора склонила голову.

— Меня избила матушка, — ответила она.

— А! — воскликнул Адриан. — Правда, говорят, мать твоя зла. Но ты так мила, как у нее хватает духа бить тебя? Если бы я был на ее месте, я касался бы твоего прекрасного тела только устами.

Феодора улыбнулась:

— Но ты не на ее месте.

Промолвив это, она хотела продолжать свой путь.

Удерживая ее за рукав туники, Адриан заговорил вполголоса, как будто страшась, чтобы его слова не донеслись до слуха прохожих:

— Феодора, ты несчастна у своей матери… И притом разве твое ремесло не отвратительно для тебя? Хочешь, чтобы тебе не приходилось больше плакать? Я живу близ ворот св. Римлянина, вместе со старой родственницей, в небольшом домике, скрывающемся под сенью деревьев. Скажи мне слово, и ты будешь хозяйкой в этом доме. Моя тетка, Флавия, будет твоей служанкой, я — твоим рабом.

Феодора с удивлением смотрела на Адриана.

— Ты любишь меня? — спросила она.

— Больше жизни!..

Она задумалась. Из куртизанки, то есть любовницы всех, сделаться любовницей одного и к тому же фигляра? Разве это не значило пасть?

Но этот фигляр был красив и молод. Вдобавок в его голосе слышалась такая нежность! В первый раз Феодора почувствовала, что у нее есть сердце.

— Что же? — прошептал Адриан.

— Я согласна, — ответила она. — Сегодня вечером вместо того, чтобы идти к матери, я приду к тебе. Но как я найду твое жилище?

— Я провожу тебя. На заходе солнца я буду ждать тебя в садах, близ терм Зевксиппа.

— И ты обещаешь так скрыть меня, что никто не найдет? О! Матушка убьет меня в наказание за мое бегство. Отец посмеется над этим: он занят одними только медведями…

— Клянусь, никто тебя не найдет! Воробей предлагает тебе свое гнездо. Кому придет на ум, что это гнездо служит убежищем голубя?..

Позже Феодора говорила своей приятельнице Антонине, жене Велисария, что первые три месяца, проведенные ею в гнезде воробья, показались ей тремя днями. Как бы низко ни пала женщина, любовь всегда может возродить ее к новой жизни. Притом же, так как её падение было не ее ошибкой, а зависело от воли семьи и особенно от нравов общества, Феодоре было легче искупить свое прошлое. Едва только было ей сказано: «Ты должна продавать свои поцелуи, чтобы жить», — и она повиновалась. И как могло быть иначе? Она не понимала всей презренности того ремесла, к которому ее приговаривали. Но вот, вместо слов: «Будь моей, я покупаю тебя!» — она слышит: «Будь моей, я люблю тебя!» Вознаграждая ее за веру в любовь, небо послало ей истинную любовь…

Это было справедливо!

Феодора была счастлива, когда три месяца скрывалась в объятиях своего любовника, в маленьком домике у ворот св. Римлянина. Адриан удалялся только тогда, когда этого требовали его обязанности, все остальное время он посвящал своей возлюбленной, стараясь обогатить ее ум теми познаниями, которыми обладал он сам. Ибо опять-таки Адриан не был обыкновенным фигляром, шутом, паяцем: он получил образование и даже писал небольшие пьесы для театра.

Он выучил Феодору читать и писать. Это послужило для нее в пользу, когда она сделалась императрицей.

По как ни была она счастлива, она очень подурнела. День ото дня розы на щеках ее бледнели, день ото дня лицо ее делалось худощавее, тогда как по странному контрасту талия ее делалась полнее.