Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - Питер Акройд Страница 19

Асквит и Редмонд наконец осознали, что прикрываемые консерваторами ольстерские сторонники Унии не блефуют и придется искать компромисс относительно условий самоуправления. В закулисных переговорах приняли участие Лоу, Карсон, Асквит и Редмонд. Премьер-министр озвучил возможность исключить четыре графства с протестантским большинством из закона о самоуправлении, но Карсон настаивал, чтобы еще два графства, где националистически настроенные ирландцы незначительно превосходили по численности протестантов, тоже не включались в зону действия закона. Редмонд отверг эту претензию и пригрозил правительству лишить его поддержки ИПП, если оно поступит таким образом. Выходила патовая ситуация. Притом что закон о самоуправлении в Ирландии был уже почти принят, сама Ирландия стояла на пороге кровавой гражданской войны.

Законопроект в итоге приняли летом 1914 года, и ольстерские ружья смолчали. Внезапное начало войны на континенте отвлекло внимание всех фракций от ирландских дел. Реализацию нового закона официально отложили до завершения европейского конфликта, причем Асквит пообещал лоялистам рассмотреть поправки, прежде чем он полностью вступит в действие. В ответ сторонники Унии согласились отложить внутриирландские раздоры в интересах национального единства. Премьер-министр поздравил себя с тем, что едва выбрался из этой передряги. «Единственный просвет, – говорил он летом 1914 года, – это затихание ирландских гражданских распрей». Однако распри в Ирландии лишь отодвинулись во времени.

12

Черное солнце

Многие либералы видели лето 1914 года мрачным и таящим угрозу. «Просвета в небе не видать», – говорил член парламента Джон Морли, намекая на сгустившиеся над Ирландией тучи. А на востоке неумолимо назревал международный конфликт. После 1906 года Англия сблизилась с Францией; Антанта скреплялась страхом и завистью по отношению к Германии. Процветающая в экономическом и военном смысле Германия отвечала огромными инвестициями в создание флота, который вскоре едва ли не сравнялся с британским. Часть правой прессы и некоторые слои населения требовали сооружения все новых дредноутов. «Мы хотим восемь, не затягивать просим!» – таков был их общий лозунг. Ллойд Джордж возражал, что хватит и четырех, но министр иностранных дел Эдвард Грей не соглашался, и Асквит выделил финансирование на постройку восьми военных кораблей.

Союзники Германии – Австро-Венгрия и Италия – также увеличили расходы на вооружение. Итальянцы, отстраивая новый военный флот, угрожали британскому господству в Средиземном море. Перед Англией встал неприглядный выбор: отстать в гонке вооружений, обанкротиться в результате неуемного строительства дредноутов, добиться пакта о ненападении с Германией – или удовлетворить запрос Франции и согласовать стратегию защиты на континенте. И она выбрала последний вариант – разработать военные планы со своим партнером по Антанте, включая ответ на агрессию неназываемой третьей силы, которая не могла быть ничем, кроме Германии. Англо-немецкие отношения нисколько не улучшились даже после смерти антигермански настроенного короля Эдуарда. Проблема заключалась в том, что большинство членов английского правительства и правящий класс в целом разделяли предубеждения их бывшего короля: Грей называл Германию «нашим худшим врагом и величайшей угрозой». Кайзер и правящая верхушка Германии примерно так же смотрели на англичан, так что прекращение двусторонних переговоров не явилось сюрпризом. Германия хотела, чтобы Англия согласилась на увеличение их флота и гарантировала нейтралитет в случае континентального конфликта, тогда как сама Англия соглашалась только предоставить колониальные концессии.

Британия, все еще рассматривающая себя в принципе как общемировую силу, все больше втягивалась в европейские дрязги, отчасти из страха, что империя существует на пределе напряжения. Несмотря на свое островное положение, страна не могла остаться в стороне от событий в Европе – слишком уж близко происходили эти события; к тому же без помощи Франции у Британии теперь не хватало экономических и военных ресурсов для поддержания империи. После Бурской войны, когда мощь британской армии пошатнулась, а флот утратил передовые позиции, дипломатическая изоляция на континенте представляла прямую угрозу.

Дальнейшим подтверждением новой реальности стало англо-русское соглашение 1907 года. Россия и Франция еще раньше заключили договор, а теперь три империи создали Тройственный союз как противовес альянсу Германии и Австро-Венгрии. Однако кайзер отмел разговоры о «балансе сил» как пустое прикрытие традиционной антинемецкой политики Британии и Франции; с его точки зрения, Тройственный союз был попросту очередной попыткой окружить Германию. Некоторые англичане критиковали антигерманскую направленность британской стратегии равновесия сил и считали Грея слишком агрессивным. Другие видели эту стратегию слишком нестабильной, способной со временем втянуть страну в континентальный вооруженный конфликт.

Баланс сил сработает лишь в том случае, говорили критики, если существует естественное равновесие между двумя сторонами и каждая из них искренне заинтересована в его поддержании. А до этого явно далеко. Османская империя разваливалась, в Европе расцветал национализм, особенно на Балканах, Германия намеревалась соперничать с Британией на море и в колониях, да и риск возникновения споров между европейскими державами относительно границ их заморских владений никуда не делся. В конце XIX века сливным клапаном для потенциального антагонизма стала Африка: у всех континентальных держав появился шанс реализовать свои экономические и военные амбиции за счет ее обширной территории и богатых ресурсов. Однако сейчас континент был практически полностью поделен и разграблен Британией, Францией, Германией, Бельгией, Италией и Португалией, и колонизаторы с подозрением переглядывались с соперниками через внутриевропейские границы.

28 июня 1914 года системе баланса сил выпало тяжелейшее испытание: в Сараеве националист из Боснии застрелил эрцгерцога Франца-Фердинанда Австрийского, наследника австро-венгерского престола. Убийства столь же влиятельных фигур случались и раньше; но на этот раз ни одна из вовлеченных сторон, похоже, не имела желания разрешать ситуацию. Австро-Венгрия считала, что ей угрожает балканский национализм и российские амбиции в регионе. Будучи слишком слабой, чтобы противостоять опасности в одиночку, она обратилась к Германии с просьбой поддержать ее в объявлении войны, пусть даже Россия выступит на стороне своих сербских союзников. Немцы, также опасавшиеся российского влияния на Балканах, исходили из убеждения, что однажды им придется столкнуться с Россией (и лучше раньше, чем позже, с учетом долгосрочных планов Российской империи по обновлению вооружения). Так что Германия дала Австро-Венгрии карт-бланш, и Сербии объявили войну. Последовал эффект домино. Русские, рассчитывая на поддержку Франции, объявили мобилизацию войск в поддержку Сербии против Австро-Венгрии; Германия в ответ объявила войну России. Франция, жившая в страхе нападения Германии с 1871 года, когда немцы захватили ее территорию, мобилизовала армию в поддержку России.

Британия оставалась единственной из ведущих европейских держав, до сих пор не сделавшей хода. Немцы чувствовали уверенность, что она так и не вступит в борьбу, и настрой кабинета в целом был, по словам Черчилля, «безгранично мирным». В противоположность им лидер юнионистской оппозиции Лоу пребывал в воинственном расположении духа. Он предупреждал Асквита, что «колебаться в вопросе поддержки Франции и России… будет смертельно для чести и безопасности» страны. Постепенно, но неотвратимо правительство скатилось к позиции Лоу; сам ход событий неумолимо толкал Британию к войне на континенте. «Мы все словно бы