Манфред - Елена Гвоздева Страница 19

Несколько добротных старинных особнячков в центре, на бывшей Шалинской улице, остались ещё с дореволюционных времен. Когда-то здесь жили семьи зажиточных еврейских фабрикантов и купцов.

Ситценабивная мануфактура, построенная Еромицким и Венгеровским, называлась "Фабрика немецких кубовых ситцевъ" выпускала хлопковую ткань "1-й доброты" (как писали на ярлыках тех времен) и настолько процветала, что могла себе позволить работать лишь в зимнее время, когда местное население было свободно от садово-огородных забот и охотно трудилось над производством ситца. На лето фабрика останавливалась, а хозяева уезжали в заграничный вояж.

После революции особняки реквизировали для семей военных и сотрудников наркоматов. Некоторые образцы старой архитектуры были заняты советскими учреждениями и вот теперь снова опустели.

Кларе здесь будет безопаснее, да и лучше, чтобы она была под рукой, если срочно понадобится в комендатуре. Вот только детям от этого никак не лучше. У свекрови Клара могла не волноваться за малышей, даже задерживаясь на службе. А теперь дети были предоставлены сами себе. Виктор-младший родился в 1935 и теперь должен был присматривать за сестренками. Найти толковую помощницу никак не удавалось — никто из женщин не хотел идти к фрау "немецкой овчарке". Виктора мальчишки дразнили "немчурой", уже не раз доходило до стычек.

Клара мысленно вернулась к словам Петра:

— Когда всё это закончится, мы сможем без страха выходить на улицу и быть собой.

" А ведь я раньше всегда была собой и не задумывалась, какое это простое, такое повседневное счастье. Мне казалось, что счастье где-то там — впереди, вот закончатся все эти трудности, голод, нехватка самых обычных вещей — и мы будем счастливыми людьми. Теперь только ясно: именно тогда и было счастье — мои родные были со мной, мирная жизнь. Остались лишь дети, что их ждёт? Судьба стать следующим поколением рабов Третьего рейха… Удостоверение фольксдойче не делает меня равной "чистым арийцам". В этом адском мироустройстве моя рабская цепь лишь немного длиннее, а подачки лишь немного сытнее. Как устроен мир, рожденный в безумных мозгах "сверхчеловека" пропаганда доходчиво обрисовала. Вот только, кто звал их сюда насаждать эти чудовищные правила…

Вдруг вспомнилась, как утешение, цитата из Марка Твена: "Быть хорошим для всех — вот, что изнашивает человека". А ведь, правда. Давно, ещё в период преподавания в трудовой коммуне, ей показалась эта фраза близкой её душевному состоянию. Немецких детей воспитывают в строгом послушании. В детстве я ждала одобрения родителей, потом мужа. Это мешает быть собой, особенно с её-то характером. Старик Твен прав — на всех не угодишь…"

Глава 19

***

ноябрь 1942

Назначение Клары

Чаще всего на ремонт дороги сгоняли жителей окрестных деревень, иногда тех, кто сам нанимался через Биржу. Однако с наступлением холодов всё чаще на дорожные работы пригоняли заключенных. Измученные раздетые люди с трудом передвигались по ледяной жиже, многие не доживали до вечера.

Кларе весь этот ад напоминал рассказы учителя истории о строительстве железных дорог в Российской империи в прежние времена. Было мучительно от невозможности помочь несчастным. Ещё горше читать во взглядах их неприкрытую ненависть, даже брезгливость.

От жалости к пленным и глухой ярости к фашистам сводило скулы. Казалось, ненависть Клары к одышливому шефу трансформировалась для него в реальную болезнь. С наступлением холодов его замучили отеки. Проблемы с почками и астма всё чаще укладывали шефа жандармов в постель, а фрау Таблер приходилось его замещать в комендатуре и на ремонтных работах.

Врач из немецкого госпиталя настойчиво рекомендовал Отто вернуться в привычный климат родных Альп. Возник вопрос о том, кто его заменит.

Хайнеман в очередной раз приехал из Кривого Рога с инспекцией. Выслушал вялую речь, лежавшего на подушках Лёхлера, и снова подумал о кандидатуре Клары Таблер:

"А что? Местную специфику она знает, и явно лучше, чем новый назначенец, присланный из рейхс-комиссариата "Остланд". Поэтому её труднее обмануть, да и местные к ней привыкли. Опять же, она лучше понимает, кому из них можно доверить работу, а кто завалит всё дело. Не дай Бог, возникнут проблемы с передвижением техники. А за такое, в первую очередь, по шее дадут ему, Хайнеману, а не рабам рейха.

А она — ничего, женщина с головой. Последнее время Лёхлер и так всю работу свалил на неё. Даже не придётся вводить в курс".

Успокоившись на этот счёт, Хайнеман предложил отпраздновать Кларе будущее назначение. После выпитого вина, как-то оттаял, стал жаловаться на проблемы с партизанскими бандами. Он быстро хмелел. Доверительно сообщил, чуть склонившись над Кларой:

— Эти твари обнаглели, чуть не пострадал сам Гебитскомиссар Кривого Рога. Вы должны быть осторожны. Хотите под мою защиту? Я найду, чем вас … занять.

— Нет, благодарю вас, здесь пока спокойно, никаких нападений, я давно знаю этот город.

— А листовки? — Хайнеман зло прищурился, — говорят, после ликвидации подпольщиков в Днепропетровске, уцелевшие прячутся здесь, — он постучал пальцем по столу, — спокойствие обманчиво, фрау Таблер!

***

декабрь 1942

Бланки

Для легализации спасенных из плена подходили разные виды документов: справки, бланки аусвайсов немецкого образца, временные удостоверения оккупационных властей, выданные ортс-комендатурой.

Даже несколько украденных бланков могли навлечь на Клару подозрения, при этом несколько штук не решали проблемы. Подделать их было сложно — специальная бумага, тиснение, печати. А вот сделать копии справок уже было реально. На эту мысль Клару навела справка, которую ей предъявил некий Фролов, направленный от Биржи труда. Из лагеря его вытащили с помощью "свежеобретённых родственников" за отрез сукна и часы. Очевидно, кто-то из приютившей его семьи трудился в усадьбе Циммермана или в оранжереях и смог оформить такую справку:

"Фролов Павел, освобожден из фильтрационного лагеря и направляется на работу по месту жительства".

Самое удивительное, что этот документ был заверен печатью и подписью самого Гебитскомиссара. Узнать подробности у Павла не удалось, очевидно "родственник" понимал, что снова выпросить такую справку не удастся и просил Фролова "не трепаться". Настаивать было рискованно.

Клара выдала новичку удостоверение дорожной жандармерии, а справку оставила в личном деле. Пётр Онуфриевич изучил справку и решил, что попробовать изготовить такую же можно. Подпольщики из типографии сделают клише, специалист по печатям у них уже был, а подписи, как ни удивительно, превосходно умел подделывать сам майор. Помогло знание немецкой грамматики и четкая каллиграфия автографа Циммермана. Пётр даже пошутил по этому поводу:

— Наверняка Циммерман был старательным учеником в детстве, — и мрачно добавил, — жаль, что маленьким не умер.

Таких справок сделали несколько десятков. Больше было опасно — город тесен. Ими снабжали "умерших" и