Анатолий Коган - Замок братьев Сенарега Страница 2

Сотник постучал молотком в высокую дверь. После долгих расспросов осторожный слуга впустил его наконец в полутемную прихожую.

— Входите, мессере Теодоро, входите, — приветствовал его издалека голос хозяина.

В просторной комнате, куда провели витязя, навстречу ему поднялся богато одетый итальянец. Тудор отказался от протянутой ему чары пахучей романеи и опустился на обитый тисненой кожей высокий стул.

— Убили преподобного Константина Романского, гусита. —  сказал он, глядя в глаза благообразного генуэзца.

— Я знаю об этом, мессере, — спокойно промолвил фрязин. — И тоже об этом скорблю.

— И знаете, конечно, мессере Джентиле, зачем я постучался в ваш дом?

— Чтобы спросить, кто убил вашего друга, с печальной улыбкой развел руками хозяин. — Генуэзцы Монте—Кастро — католики, а я — старшина генуэзской общины этого города. Вот и пришли вы, мессере Теодоро, ко мне за головою убийцы.

Тудор Боур молчал, не сводя пристального взгляда с Джентиле Кравеотто, фряжского купца.

Хозяин встал и подошел к окну, открытому в благо ухающий весенний сад. За деревьями смутно белела высокая каменная стена, окружавшая усадьбу фрязина. Дом и сад — сотник знал это — охраняли вооруженные слуги и лютые псы.

— Мессере Теодоро, — старшина с картинным изяществом повернулся к сотнику. — Вы прожили в Италии немало лет, вы почти наш земляк. Позвольте спросить вас мессере, как итальянец итальянца, какую выгоду получила бы наша община от смерти Константина — гусита?

— Один вред, проронил сотник.

Вы сами понимаете это, мой храбрый друг. Но знаю, знаю: мы католики. Что поняли вы —  того не уразумеют другие. Другим же нужен только предлог, дабы натравить на нас, ваших давних соседей, неразумную портовую чернь. Как было в прошлом году, — добавил с горечью старшина. — Это стоило нам многих жизней и принесло разорение.

— Я бил грабителей у ваших домов, — напомнил Тудор, похлопав рукой по сабельной рукояти.

— И знаете, как благодарны вам за это генуэзцы города Монте—Кастро. — Мессер Джентиле отвесил полный достоинства поклон. — Но отношения республики святого Георгия и Земли Молдавской с тех пор не лучше. Все больше ваших людей не считает более торговлю постыдным для себя делом, все больше молдаван пускается в торговые операции. Эти люди думают, что мы им мешаем, ненавидят нас, а греки разжигают в их сердцах злобу, надеясь пожать плоды вражды. Мы по — прежнему каждый день ждем нападения, мессере Теодоро.

— И нападаете, вставил Тудор, — на наши корабли в море, как их ни мало у нас.

Мессер Кравеотто с досадой махнул рукой.

— Это делают генуэзские пираты, — возразил он. — Республика не в силах им помешать, да и сама давно перестала слышать наш голос. Мы слишком далеки теперь от Генуи, мессере, мы живем здесь сотни лет и принадлежим уже, клянусь небом, к тому же народу что и вы. По духу и, наверно, также по крови, — заключил Джентиле.

— Тогда прошу вас как молдаванин молдаванина, — недобро усмехнулся сотник. — Вернемся к тому, что отца Константина Романского, гуситского проповедника, сегодня убили. Скажите мне, кто убийца, мессере, и считайте меня навеки вашим должником!

Мессер Джентиле безмолвствовал. В душе генуэзца шла нелегкая борьба, разум лихорадочно взвешивал рождаемые происшествием обстоятельства и все, что могло из них истечь. Между молотом и наковальней — таким всегда было место его земляков после отрыва от родины, таким было оно и сейчас.

Мессер Джентиле, как и большинство здешних генуэзцев, был отпрыском большого, многоветвистого рода. Там, в матери — Генуе, жили братья всех степеней, сестры, дядья, тетки, свояки и свояченицы, не упомнишь, кто еще. Хватало таких и на Хиосе, Лесбосе, Кипре и прочих островах, еще не отнятых у республики святого Георгия проклятыми османами. Жили еще и делали дела Кравеотто также в Пере, у самых стен покоренного Константинополя, откуда турки тоже почему — то не изгнали итальянцев. Было их достаточно в столицах и портах Англии, Испании, Португалии, Франции, Голландии, Дании. Где таился барыш, коренным племенам не видимый, там появлялись генуэзцы, оценивали его единым взглядом, хватали. И пускали в том месте корни, дабы не ушли от них там новые барыши. Среди них, почти всегда, — сыны фамилии Кравеотто.

В южных гаванях Молдовы — Белгороде и Килии, в других городах края генуэзские колонии обосновались и двести, и триста лет до того. Для торга здесь, на древних путях из Европы к Востоку, простор был особый. Порой терпели обиды, убытки; десять лет назад здешний господарь, за неуплату пустячного мыта[5], забрал у Кравеотто на четыре с половиной тысячи дукатов товара; полтора года судились с князем мессер Джентиле и брат его Оджерино, пока не вернули свое добро. Убытки случались, но в сравнение с доходом все — таки не шли. Даже сейчас, когда на проливах, запирая Великое море, воссел хищный султан, когда торговля на Понте хирела и над Каффой навис турецкий ятаган, — даже теперь сухопутные караваны и морские галеи бойко везли товары Кравеотто и их земляков из Перы в Белгород, затем — на Сучаву, на Львов и Лейпциг. И в обратную сторону, к торговым вратам Леванта/ Нет, молдавские гнезда оставлять нельзя! В Генуе, за морями и странами, это понимают не все, отсюда и теперешние нелады республики с Молдовой. Но белгородские генуэзцы, но сам глава колонии мессер Джентиле отлично знали цену дружбы с молдаванами: с ними еще вместе — жить да жить!

С другой стороны — фрязин невольно поежился — с другой стороны, как ни было велико и раскинуто по свету семейство, из власти Рима, из — под железной руки церкви им не выйти никогда. Мессер Джентиле знал тысячи способов, которыми святая церковь могла проявить свою власть. Даже здесь, на краю христианских земель, она все знает и многое может, о чем и сегодня напомнила еретикам — гуситам. Но со здешними варварами, — фрязин покосился на могучую фигуру Тудора, надо ладить. Тем более с такими, как этот сотник, лучший из лучших княжьих солдат.

— Я жду вашего слова, мессере, — напомнил воин, словно угадав мысли неприметно вздрогнувшего купца. — Мы знаем, посланец был. Но кто он, где теперь?

— Прошу синьора сотника в сад, — вздохнул, решившись, фрязин. — В комнате душно.

Только выйдя из дома, среди диковинных итальянских деревцев и кустов, на выложенной камнем дорожке, ведущей к беседке, мессер Джентиле, склонясь близко к Тудору, прошептал несколько слов и перекрестился. Даже в доме фрязина страшная сила, о которой он был спрошен, могла иметь чуткие уши. Мессер Джентиле не был трусом, но силы той боялся не. таясь. И знал, что долго не уснет в эту ночь, гадая, сумел ли, меж наковальней и молотом сидя, отвести удар, не отольются ли ему нынешние слова великой скорбью в будущем. Как бы то ни было, не выдать этой тайны старшина генуэзцев не мог. Дальнейшее зависит от провидения; недолгий и страшный гость, о котором у них шла речь, мог еще изменить свой путь. А не изменит, храброму Теодоро все равно будет трудно справиться с таким противником. Храбрец Теодоро может на этом деле и голову потерять.

А сотник Тудор спешил уже дальше по засыпающему городу.

3

Крепость была еще молода, когда молдавский господарь Александр Добрый, отстраивая морские ворота своего княжества, врезал в старые стены, на самой вершине прилиманной скалы, высокий белокаменный детинец. Меж четырьмя угловыми башнями цитадели были устроены палаты — на тот случай, если его милость пожелает почтить свой город между морем и Днестром. По узкой улочке Тудор Боур быстро добрался до белгородского кремля. Постучавшись в тяжкую браму, посторонился от ближней бойницы; время — позднее да тревожное, могли, не признав, и стрелой угостить

Сотника впустили. Не без тайной дрожи следовал храбрый Тудор по знакомым коридорам и лестницам. В тот же год сотворилось здесь страшное дело, отравили бояре свергнутого господаря Александра, за никчемность и скудоумие всем народом прозванного Александренком. Полуспившийся и распутный молодой князь не был опасным противником для нынешнего господаря — братоубийцы Петра. Но князь — Каин повелел убить Александра, опасны были стоявшие за ним королевский вельможная и царственная ляшская родня.

Воин повел плечами: дух убиенного мог еще быть в покоях, где расстался с грешным телом, бродить по мрачным переходам. Не без облегчения неустрашимый сотник вступил в горницу, где ждал уже его комендант гарнизона Четатя—Албэ вельможный боярин Влад

Тогдашний господарь Петр — Арон услал старого воина в этот далекий угол: Влад был верным соратником и другом Богдана — воеводы, родного брата правящего князя, вероломно свергнутого и убитого узурпатором. Боярин принял ссылку как милость: оберегать это каменное гнездо над морем, Днестром и лиманом было честью.