Бернард Корнуэлл - Экскалибур Страница 2

Да, историю творят мужи, и не буду отрицать, что именно мужи Британию погубили. Нас были сотни, все облачены в железо и в кожу, вооружены щитами, мечами и копьями, и думали мы, что Британия в наших руках, ибо мы — воины. Но чтобы погубить Британию, понадобились как мужчина, так и женщина, а из них двоих женщина причинила наибольший вред. Она сотворила проклятие — и уничтожила целое воинство. Так что ныне сказывается ее повесть, ибо она была врагом Артура.

— Кто она? — спросит Игрейна, дочитав до этого места.

Игрейна — моя королева. Она наконец-то беременна, что для нас для всех — великая радость. Ее супруг — король Брохваэль Повисский, а я живу под его рукою, в небольшом монастыре Динневрак и пишу повесть об Артуре. Пишу по повелению королевы Игрейны — сама она слишком юна, чтобы помнить императора. Так мы называем Артура — император, «амхераудр» по-бриттски, хотя сам Артур этим титулом пользовался редко. Пишу на языке саксов, потому что я сакс и еще потому, что епископ Сэнсам, святой и глава нашей маленькой общины в Динневраке, в жизни не позволил бы мне писать об Артуре. Сэнсам ненавидит Артура, порочит его память и зовет его предателем. Мы с Игрейной сказали святому, будто я перевожу Евангелие Господа нашего Иисуса на саксонский, а поскольку Сэнсам по-саксонски не говорит, а читать не умеет вообще ни на каком языке, благодаря нашему обману записки пока что в безопасности.

А повесть между тем становится все мрачнее, рассказывать ее все тяжелее. Иногда, задумавшись о возлюбленном мною Артуре в зените славы, я вижу словно бы солнечный полдень, и однако ж как быстро сгущаются тучи! Позже — до этого мы еще дойдем — тучи расступились, и солнце вновь согрело мягким светом его горизонты, а после наступила ночь — и солнца мы уже не видели.

Не кто иная, как Гвиневера, омрачила полуденное солнце. Это случилось во время мятежа, когда Ланселот, коего Артур почитал другом, попытался захватить трон Думнонии. Ланселота поддержали христиане, одураченные своими вождями и епископом Сэнсамом в том числе: христианам внушили, будто их священный долг — очистить страну от язычников и подготовить остров Британию ко второму пришествию Господа Иисуса Христа в году пятисотом. А еще Ланселоту помог саксонский король Кердик: он обрушился на наши земли и прошел с войском вдоль долины реки Темзы, рассчитывая разделить Британию надвое. Если бы саксы достигли моря Северн, вот тогда северные бриттские королевства и впрямь оказались бы отрезаны от южных, однако ж, милостью богов, мы разгромили не только Ланселота и его христианский сброд, но и Кердика. Правда, в ходе этой войны обнаружилась измена Гвиневеры. Артур застал ее обнаженной в объятиях другого, и словно бы солнце зашло с его небосклона.

— Ничегошеньки не понимаю, — пожаловалась мне однажды Игрейна в конце лета.

— Чего ты не понимаешь, милая госпожа? — спросил я.

— Артур ведь любил Гвиневеру, так?

— Любил.

— Так как же он мог не простить ее? Я же простила Брохваэля за Нвилле. — Нвилле была полюбовницей Брохваэля, однако подцепила какую-то кожную болезнь и лишилась всей своей красоты. Подозреваю — хотя напрямую я не спрашивал, — что Игрейна прибегла к наговору, дабы наслать недуг на соперницу. Моя королева, возможно, и зовет себя христианкой, однако христианство — не та религия, что дарует своим приверженцам сладость мести. Для этого надо пойти к старухам: старухи знают, какие травы собрать и какие заклинания прочесть под убывающей луной.

— Ты простила Брохваэля, — кивнул я, — но простил бы Брохваэль тебя?

Королева поежилась.

— Конечно же нет! Он бы сжег меня заживо: таков закон.

— Артур мог бы сжечь Гвиневеру, — согласился я, — и многие ему это советовали, но он и впрямь любил ее, любил страстно, вот поэтому не смог ни казнить ее, ни простить. Во всяком случае, поначалу.

— Ну и глупец! — отрезала Игрейна. Она совсем юна и судит с блестящей безапелляционностью юности.

— Он был очень горд, — возразил я; вероятно, гордость и делала Артура глупцом, но то же можно сказать о любом из нас. Я помолчал, размышляя. — Он много о чем мечтал. Мечтал о свободной Британии, мечтал разгромить саксов, а в глубине души ему хотелось, чтобы Гвиневера постоянно подтверждала: он — достойный человек. А когда она переспала с Ланселотом, Артур убедился, что уступает Ланселоту как мужчина. Конечно же, правды в том нет — но ему было больно. О, как больно. В жизни не видел, чтобы человек так мучился. Гвиневера истерзала ему сердце.

— И он запер ее в заточении? — гнула свое Игрейна.

— Именно, — кивнул я, вспоминая, как меня против воли заставили отвезти Гвиневеру в храм Святого Терния в Инис Видрине, где тюремщицей ей стала сестра Артура Моргана. Гвиневера и Моргана друг друга терпеть не могли. Одна была язычницей, другая — христианкой; и в тот день, когда я запер за Гвиневерой ворота обители, я видел, как она плачет — едва ли не впервые. «Она останется там до самой смерти», — сказал мне Артур.

— Мужчины ужасно глупые, — объявила Игрейна и глянула на меня искоса. — А ты когда-нибудь изменял Кайнвин?

— Нет, — ответил я и не солгал.

— А хотелось?

— О да. Похоть не исчезает даже в счастье, госпожа. Кроме того, многого ли стоит верность, не прошедшая испытания?

— По-твоему, верность чего-то стоит? — бросила Игрейна, и я задумался про себя, который из молодых красавцев воинов в крепости ее мужа привлек внимание королевы. Сейчас, конечно, беременность не позволит ей натворить глупостей, но я опасался, не случится ли чего потом. Может, и не случится.

Я улыбнулся.

— Мы ждем верности от наших возлюбленных, госпожа, так стоит ли удивляться, что они ждут верности от нас? Верность — наш дар тем, кого мы любим. Артур подарил свою верность Гвиневере, но она не смогла отдарить его тем же. Ей хотелось иного.

— Чего же?

— Славы; а вот у Артура к славе душа не лежала. Он достиг славы, однако наслаждаться ею не умел. А ей был нужен эскорт из тысячи всадников, и чтобы над головой реяли цветные знамена, и чтобы весь остров Британия лежал у ее ног. А он мечтал лишь о справедливости да богатых урожаях.

— И о свободной Британии, и о победе над саксами, — сухо напомнила мне Игрейна.

— Верно, — подтвердил я, — и еще об одной вещи — больше всего прочего, вместе взятого. — Я поулыбался своим воспоминаниям, а потом подумал, что из всех Артуровых устремлений и замыслов этот последний, пожалуй, осуществить оказалось особенно трудно, и мало кто из нас, его друзей, верил, что Артуру всерьез хочется именно этого.

— Продолжай, — молвила Игрейна, решив было, что я начинаю клевать носом.