Сергей Городников - Золотая роза с красным рубином Страница 2

Удача колебался, и перс уверовал в своё первое впечатление, какое возникло, когда неожиданный в таком пустынном месте незнакомец присел возле него на корточки, пробудил в нём последнюю страсть жизни. В персе клокотала злобная жажда мести к тому, кто совершил предательский удар ножом и оставил его умирать на этом диком, без следов жизни и растительности солончаковом берегу. А незнакомец был из тех, над кем он прежде охотно потешался, – из тех, для кого данное слово порождало неизбежные обязательства в действиях, в поступках. В этом убеждала его внешность. Загорелый до бронзового оттенка высокий лоб пересекала выгоревшая повязка из некогда синего бархата, а длинные каштановые волосы северянина были убраны под ней за уши, открывая не по возрасту безрадостные серо-карие глаза. Их выражение делало незнакомца взрослее своих двадцати двух или двадцати трёх лет, и в них угадывалась честь воина. В углах губ перса проступила кровавая пена.

– Ну же!? – потребовал он шёпотом.

Он ощутил приближение предсмертной судороги, испытывая безмерный страх перед её ужасающим холодом небытия, и желая только одного, услышать, что предатель вскоре тоже покроется потом от её объятий.

– Хорошо, – неуверенно, сомневаясь в правильности даваемого обещания, сказал Удача. – Но кого я должен наказать?

Перс ослабил хватку его локтя, сглотнул кровавую слюну.

– Ты найдёшь его по следам... Он обманул меня. А это не просто... – Последние слова он произнёс с тенью надменной гордости. – Не доверяй ни одному слову этой лисицы... – Судорога заставила вздрогнуть его тело, и он заторопился выговорить: – Роза... золотая роза с красным рубином...

Чёрные глаза полыхнули жадным блеском, и это отняло у него последние силы. Скрюченные пальцы соскользнули с руки Удачи, освободили её. Жизнь в мучительной борьбе последний раз попыталась вырваться из объятий смерти, но безуспешно, и хрипение перса стихло.

Удача медленно встал и распрямился.

– Золотая роза с красным рубином, – пробормотал он. – Это и есть твоя тайна? И что я должен с ней делать?

У мертвеца расслабились члены, правильные черты лица смягчились, расправились, и оно стало обманчиво привлекательным. Удача глянул вдаль бескрайнего залива, где лиловая синева моря встречалась с голубым и безоблачным майским небом, оживлялась солнечными бликами. Без любопытства осмотрел весь видимый берег. Побережье ничем не могло привлечь и задержать беглый взор. Разве что за дальним изгибом голой косы, частью скрытым низким пригорком, россыпью бусинок плавала стая диких уток. Да неподалёку лежал на боку выброшенный большой волной, треснутый чёлн с рваным белым парусом на переломленной мачте.

Он постоял, невольно присмотрелся к измазанному подсыхающим песком и обречённому на скорое гниение чёлну, и тяжело вздохнул.

– Впрочем, мне хотелось бы узнать, что это за роза... – забормотал он так же неспешно, как зашагал в ту сторону. – И не всё ли равно, куда отправиться дальше?

Небольшой чёлн был пуст. Пустым был и кормовой ящик с откинутой на кожаных петлях крышкой. В нескольких шагах от челна, там, куда волны ночной бури не дотянулись пенными языками, где они не смогли тщательно вылизать сырой песок, две пары сапог взрыхлили его, зачем-то потоптались на месте. От того места следы удалялись. Одни из них обрывались у бездыханного тела перса. Другие, принадлежащие высокому мужчине, о чём можно было судить по ширине скорых шагов, сворачивали прочь от берега, уходили к солончаковой тверди, на ней становились едва заметными. Ни единого деревца, ни пучка кустарника не было видно в солончаковой степи, и она была повсюду безлюдной. Очевидно, убийца покинул место преступления с зарёй и успел уйти далеко за пределы обозримого пространства.

Воздух начинал прогреваться даже поблизости от морской глади, обещая послеполуденную жару, и удаляться в степь не хотелось. Предложение свернуть туда вряд ли понравилось бы и его коню, к которому он относился, как к единственному товарищу. Выносливый, словно верблюд, арабский жеребец подчинялся его настроению бесцельно продвигаться с юга на север, но выбирал путь сам, и до сих пор тонкая полоска следов копыт оставалась за ними только вдоль берега. Удача вновь глянул на север, куда они направлялись, и чуть вздрогнул от неожиданности. Дикие утки всей стаей взлетели и опустились подальше, а на низком пригорке за косой появился и застыл крошечный всадник на серой лошади и в сером походном плаще. Удача не то различил, не то угадал распущенные белые волосы, а под плащом стальные доспехи, тяжёлую саблю и булаву-шелкопёр, всё украшенное белым серебром. Всадник держался в седле прямо, выказывая привычку к воинской подтянутости и необходимую для долгих походов выносливость.

Не спуская с него глаз и отступая к жеребцу, Удача скосил взгляд на прикреплённые к седлу налучье с коротким луком и обшитый хвостом лисицы колчан, из которого торчали оперения стрел с красными древками, нащупал посеребрённую рукоять длинного ножа в ножнах на поясе. Иного оружия у него не было. Он запрыгнул в седло, провернул коня, но всадник уже исчез. Вероятно, там было русло речки. Такие речки возникали в степи с весенним потеплением, наполнялись талыми снегами и текли к морю, чтобы жарким летом пересохнуть до следующего года. Удача за дни своего путешествия восточным берегом Каспия пересекал несколько таких русел. В иных ещё можно было напиться и набирать воды в дорожный бурдюк, а некоторые из них подходили для того, чтобы стать укрытиями от взоров со степи, если б возникла такая необходимость.

Он подождал, однако всадник больше не показывался. Вид трупа перса напомнил о данном слове. Он отбросил сомнения и отвернул морду коня от лиловой морской глади и от веяния прохлады. Поводьями заставил его выбраться копытами из прибрежного песка на солончак, где склонился к гриве, чтобы было удобнее высматривать отметины подошв сапог. Они различались, но только когда животное двигалось шагом. Следы не сворачивали, позволили выбрать определённое направление и перевести коня на неспешную рысь. Вскоре дохнуло суховеем. Удача остановился, как если бы очутился на границе между двумя мирами или перед камнем на распутье. Море оставалось позади, притягательно искрилось, готовое пропасть, как только он двинется дальше. Оно словно предлагало ему одуматься и вернуться. Он не сделал этого, и, убедившись, что серый всадник не преследует его, решительно двинулся вглубь солончакового простора к таинственной неизвестности.

Время от времени приходилось сдерживать жеребца и удостоверяться, что следует за недавними отметинами тех же самых сапог. Однажды он потерял следы и, как собака, возвратился к последней остановке, от неё поехал по ним медленно, заметил, где они вильнули налево. После чего перестал спешить и стал чаще вглядываться в них и в окружающую степную равнину. Повсюду, куда устремлялся взор, шерстилась полынь; встретился и бросился наутёк заяц; попадались зверьки, исчезающие в норах при его приближении; пролетали стаи уток, птиц, в стороне показались и улетели к северу лебеди. Создавалось впечатление, что на значительном пространстве земная поверхность прогибалась, и конь и он постепенно спускаются ниже уровня моря. Если по пути оказывались пригорки, он поднимался на них, с седла высматривал даль, но ни одного человеческого существа над покрывалом серой полыни не видел. Так прошёл день. Лишь к сумеркам обозначился слабый подъём со дна огромной низины.