Генри Хаггард - Суд фараонов Страница 2

В галерею вкатился шариком коротенький, толстый господин и властным голосом начал отдавать приказания рабочим, снимавшим пьедестал соседней статуи. Смиту пришло на ум, что этому человеку тут должно быть все известно. С трудом поборов свою врожденную застенчивость, он приподнял шляпу и обратился к господину с вопросом, с кого снята эта гипсовая маска.

Толстый господин — как оказалось потом директор музея — зорко взглянул на Смита и убедившись, что он непритворно заинтересован, ответил:

— Не знаю. И никто не знает. У нее несколько имен, но в подлинности их я не уверен. Может быть когда-нибудь найдут туловище этой статуи, тогда мы и узнаем — конечно, если под статуей есть надпись. Всего вероятнее, однако, что оно давным-давно пошло на известь.

— Так вы ничего не можете сообщить мне о ней?

— Весьма немногое. Прежде всего это копия. Оригинал находится в Каирском музее. Головку эту нашел Мариэтт, если не ошибаюсь, в Карнаке и назвал ее по-своему. По всей вероятности, она была царицей — восемнадцатой династии, судя по работе. Вы сами видите — о царственном сане ее достаточно свидетельствует сломанный урей[1]. Поезжайте в Египет, если хотите изучить этот маленький шедевр в оригинале. Чудесная вещица — одна из самых красивых головок, когда-либо найденных в Египте… Ну, мне пора. Прощайте.

И он мелкими шажками побежал по длинной галерее.

Смит не знал, что такое урей, но не решился задерживать директора расспросами. Он поднялся на второй этаж и начал разглядывать мумии и украшения. Ему как-то обидно было думать, что обладательница этой прелестной, манящей к себе головки стала мумией давным-давно, еще до наступления христианской эры.

Он вернулся в скульптурную галерею и любовался гипсовой головкой до тех пор, пока один из рабочих не сказал товарищу, что не мешало бы этому джентльмену, для разнообразия, посмотреть на живую женщину.

Смит сконфузился и ушел.

По пути домой он зашел в книжный магазин и велел прислать к себе на дом «все лучшее, что написано о Египте». Когда дня два спустя в комнату его внесли огромный ящик и с ним счет на тридцать восемь фунтов, он был несколько раздосадован, однако же добросовестно прочел все эти книги и за три месяца весьма недурно изучил древний Египет, даже стал немного разбираться в иероглифах.

В январе, то есть на исходе трех этих месяцев, Смит удивил дирекцию банка прошением о десятинедельном отпуске — до сих пор он довольствовался двумя неделями отдыха в год. На расспросы он отвечал, что у него запущенный бронхит и доктора советуют ему пожить в Египте.

— Превосходный совет, — сказал директор, — но я боюсь, что это будет вам не по карману. Там, в Египте, человека норовят ободрать, как липку.

— Я знаю, — отвечал Смит, — но у меня есть кое-какие сбережения, а кроме себя тратиться больше не на кого.

Таким образом, Смит попал в Египет и увидел оригинал восхитившей его головки и тысячу других вещей, не менее очаровательных. Но этим он не ограничился.

Присоединившись к группе египтологов, производивших раскопки вблизи древних Фив — те, разумеется, только обрадовались содействию энтузиаста — он целый месяц усердно копался в земле, но ничего примечательного не нашел.

Лишь года два спустя сделал он свое великое открытие, ныне известное под именем гробницы Смита. Здесь надо пояснить, что состояние его здоровья настолько ухудшилось, что требовало ежегодных поездок в Египет — так, по крайней мере, полагали директора банка. А так как Смит не требовал летнего отпуска и всегда готов был поработать за товарища или в сверхурочное время, то в отпуске ему не отказывали и каждую зиму он отправлялся на Восток.

В третью свою поездку в Египет Смит добился от директора музея древностей в Каире разрешения производить раскопки на свой страх и за свой счет. Разрешение это было дано на обычных условиях, а именно, что отдел древностей вправе будет взять из найденных им предметов любые, а при желании — и все.

Договорившись обо всем, Смит провел несколько дней в Каирском музее и ночным поездом выехал в Луксор, где его уже дожидался подрядчик Магомет с нанятыми им рабочими-феллахами[2]. Их было всего сорок человек, так как раскопки предполагалось вести без большого размаха. Смит ассигновал на эту затею не более трехсот фунтов, а на эти деньги в Египте не развернешься.

В прошлый свой приезд Смит уже наметил место, где надо копать — кладбище в старых Фивах — дикое, запущенное место близ храма Мединет-Абу, известное под именем Долины цариц. Здесь, отделенные от усыпальниц их царственных супругов промежуточным холмом, были преданы земле несколько величайших цариц Египта. Их могилы и хотелось обследовать Смиту. Он знал, что некоторые из них еще не открыты. Говорят, счастье благоприятствует смелому. Кто знает, может быть ему и посчастливится найти могилу неведомой красавицы-царицы, лицо которой неотступно стоит перед ним уже три года.

Целый месяц его рабочие копали, ничего не находя. Выбранное Смитом место действительно оказалось входом в гробницу, но это выяснилось лишь через двадцать пять дней. Войдя в пещеру, Смит был разочарован. Или царица, нашедшая здесь свое успокоение, умерла очень молодой, и ее не постеснялись похоронить, что называется, где попало, или же это только преддверие, а не сама гробница, или, наконец, стены оказались непригодными для скульптурных изображений, которые обыкновенно находят в египетских гробницах.

Смит пожал плечами и решил продолжать раскопки. Закладывали пробные шурфы и траншеи в разных местах, но по-прежнему ничего не нашли. Две трети времени и денег, которыми он располагал, были уже затрачены впустую прежде, чем счастье улыбнулось ему.

Однажды под вечер, возвращаясь домой после бесплодно проведенного рабочего утра, он заприметил небольшую вади, или пещеру, в склоне холма, полузасыпанную камнем и песком. Такие пещеры здесь встречались на каждом шагу, и эта не сулила ничего большего, чем другие, уже исследованные. Но почему-то эта пещера привлекла внимание нашего героя. Он уныло прошел мимо нее — потом вернулся.

— Вы куда, сэр? — спросил Магомет.

Смит указал рукой на пещеру.

— Напрасно, сэр. Здесь нет гробницы. Слишком близко к вершине. И воды слишком много, а мертвые царицы любят лежать в сухом месте.

Но Смит все-таки пошел, и рабочие покорно последовали за ним.

Он исследовал утес. На камне не было следов каких бы то ни было орудий. Рабочие уже повернулись, чтобы уйти, но Смит, повинуясь тому же странному чувству, которое привело его к этому месту, взял у одного из них лопату и начал раскапывать песок, прикрывавший каменную основу утеса, ибо здесь почему-то не было ни валунов, ни мусора, как в других местах. Видя, что хозяин, которого они успели полюбить, сам взялся за работу, феллахи тоже стали копать. Минут двадцать, если не больше, они усердно расшвыривали лопатами песок, больше в угоду ему, так как все они были уверены, что могилы здесь быть не может. Дошли до глубины шести футов, а камень все имел тот же девственный, нетронутый вид, и Смит, наконец, велел им бросить работу.