Лев Никулин - Дипломатическая тайна Страница 2

— Завтра?… А русские, а договор?…

— Зачем тебе думать об этом, Абду-Рахим? Разве ты не поспеешь в Париж к Гранд-при? Разве твоей женщине не надоели пропахнувшие падалью базары и грязные улочки?

Худая рука гладила жесткую бороду, и глаза щурились над горбатым носом. По-видимому, все решено.

— Прощай, Абду-Рахим. Ты будешь мне благодарен, я знаю…

Повернулся к двери, остановился у порога.

— Скажите мне… Скажите, кто заменит меня?

Молчал, как будто нехотя раздумывая.

— Не знаю. Я еще не думал…

Когда тот взялся за ручку двери, сказал вдогонку:

— Не знаю… Может быть, Хаджи-Сеид.

— Сеид? Шакал? Трижды продажный!

— Абду-Рахим!

Они стояли друг против друга — согнутый старик с полуоткрытым ртом, сверкающими золотыми зубами, и стройный, сильный мужчина, уже наклонившийся вперед для удара.

Абду-Рахим вышел, захлопнув дверь. Мирза Али-Мухамед пошел за ним следом, аккуратно закрыл дверь и дважды щелкнул замком. На повороте лестницы его глаза встретили два сверлящих глаза Абду-Рахима.

— Завтра, Абду-Рахим! Ты слышал?…

НЕМНОГО ТАК НАЗЫВАЕМОЙ “ПСИХОЛОГИИ”

Абду-Рахим-хану тридцать пять лет.

Восемнадцать лет он прожил в Европе. Ему тоже надоели грязные улички и базары Мирата, пропахнувшие падалью. Но Абду-Рахим — сын сердара. Мирза Али-Мухамед был писцом у его отца. И теперь прежний писец выбросил сына сердара из министерства как носильщика, как водоноса, поливающего двор его дома. Секретарь совета министров — много ли чести для сына сердара? Но разве это не ступень к высшему, о чем мечтал Абду-Рахим? Приехать в Европу как высланный опальный чиновник или приехать туда как полномочный министр и посол Полистана?

Старый пес хитрит. Зачем ему понадобилось убрать Абду-Рахима именно теперь, накануне договора с Русской республикой? Может быть, потому, что Абду-Рахим-хану нужен был этот договор? Может быть, потому, что Али-Мухамеду нужно иметь в совете трижды шпиона, служившего у трех посольств? Может быть, потому…

А бумага?… А письмо, подписанное королевским послом? (Абду-Рахим узнал подпись, которую Али-Мухамед закрывал рукой.)

Может быть, это письмо и есть разгадка? Сэр Роберт Кетль требует замены Абду-Рахима заведомым шпионом, и это накануне приезда Советской миссии в Гюлистан. А недурно было бы оглушить старого пса, вырвать это письмо и потом показать его в законодательном собрании кому следует. Удержится ли тогда Али-Мухамед хотя бы один час? Председатель совета министров, которому диктует свою волю посол. Об этом только шепчутся, и вдруг это доказано.

Абду-Рахим задумался, сидя в своей рабочей комнате над кабинетом Али-Мухамеда.

Еще сегодня ночью его кресло займет другой, займет презренный Хаджи-Сеид. Разве это не позор для Гюлистана? Письмо! Письмо, подписанное послом, которое Али скрывал. Если бы его достать, если бы оно было в руках Абду-Рахима! Старый пес не унес его с собой. Он оставил его на столе. Это ясно хотя бы потому, что он запер дверь на ключ. Теперь он совещается с Хаджи-Сеидом внизу, в приемном зале.

Абду-Рахим выглянул на балкон.

НЕКОТОРЫЕ ГИМНАСТИЧЕСКИЕ УПРАЖНЕНИЯ

Двор был пуст. У подъезда, как черепаха, плоский “роллс-ройс”. Часовой стоит за оградой, спиной к дому.

Абду-Рахим посмотрел вниз. Этажом ниже, прямо под ним, балкон кабинета, глубокая ниша и угол стола. Из кабинета электрический свет падает на балкон. И он, перегнувшись через перила такого же балкона, как внизу, ясно видит угол стола и белый лист бумаги. Здесь сидел Али-Мухамед, когда он говорил с ним об отставке. Белый лист бумаги — это письмо, которое закрывал рукой Али-Мухамед. Письмо осталось на столе. Это ясно. Иначе, он бы не запер дверь. Зачем прятать? От земли до балкона высоко. Во дворе часовой.

Уже вечер. Над балконом Али-Мухамеда такой же резной балкон на витых колоннах. Для спортсмена и гимнаста, каждое утро работающего на кольцах, на шесте и турнике, едва ли трудно спуститься вниз…

Беседуйте, милые друзья, Али-Мухамед и Хаджи-Сеид! Торгуйте Гюлистаном! Первое — перемахнуть через низкий барьер балкона и повиснуть, держась на мускулах. Есть!

Второе — нащупать ногами колонки, цепляясь за орнаменты стены. Тридцать метров над землей. Сорвешься — конец. Почти не касаясь ногами, на одних мускулах рук соскользнул вниз.

Он на балконе. Еще мгновение — и он в кабинете у стола. Белый четырехугольный лист бумаги! В руке человека. В кармане Абду-Рахима. Победа!

Теперь тем же путем вверх!

Разве не мудрецы выдумали спорт? И в ту секунду, когда он держится на руках за перила балкона своей комнаты, солдат поворачивается лицом к дому. Но двор пуст. Верхний балкон не освещен, и солдат снова смотрит на улицу. Абду-Рахим стоит на балконе. Он вытирает руки платком. Теперь — победа!

ТРЕВОГА

Абду-Рахим спускается по лестнице вниз. Он уходит медленно и спокойно, как бы прощаясь с домом, куда больше не вернется. Или вернется, но уже не как секретарь Али-Мухамеда. Минует приемную. Двое еще шепчутся, увидели его и замолчали, когда он прошел мимо.

Беседуйте, милые друзья!

Слуга заводит мотор, и через минуту “роллс-ройс” выкатывается на улицу мимо часового, отдавшего честь.

Две кареты с фонарями едут навстречу. Повернули к воротам. В них — трое. Что-то затевается у Али-Мухамеда ночью! Три министра. Трудитесь, трудитесь на пользу Гюлистана!

“Роллс-ройс” катится по пустынным ночным улицам Мирата. Две дороги. Одна — к клубу оппозиции, другая — к кварталу миссий. Еще три минуты, и он стоит у подъезда “Гранд-отель д’Ориан”. Там, где освещены все окна, и внизу в кафе играет венский оркестр.

Три человека входят в приемную министерства. Двое тучных, один маленький, юркий. Финансы, блистательный двор и внутренние дела Гюлистана.

Мирза Али-Мухамед, как драгоценность, дает свою руку Хаджи-Сеиду, тот крепко пожимает ее обеими руками и исчезает в галерее за двухцветными колоннами.

Мирза Али-Мухамед идет навстречу министрам. Все трое недовольны. Одного оторвали от сна, другого — от женщины, третьего — от жирного, рассыпчатого плова с апельсинными корками. Но, должно быть, что-нибудь важное.

Один за другим, позади Али-Мухамеда, идут по узкой лестнице. Никаких расспросов здесь. У него слишком многозначительное лицо.

У дверей кабинета Али-Мухамед вынимает ключ, дважды поворачивает, открывает дверь, пропускает трех министров и запирает дверь на ключ изнутри. Затем с видом факира, подготовляющего эффект, идет к столу и… глаза его выходят из орбит, губы дрожат, и он, точно ломаясь зигзагами, падает на пол.