Роберт Лоу - Волчье море Страница 2

Улица привела к маленькой площади, где окна светились манящим золотом свечей в ранних зимних сумерках. Признаться, я уже давно перестал восторгаться этим зрелищем домов, словно взгроможденных друг на друга, и высматривал только своего преследователя. Я остановился у скрипучего колеса точильщика и оглянулся; этот тип никуда не делся.

Северянин, никакой ошибки, ростом намного выше местных, гладко выбритый, но с длинными витыми усами, по свейскому обычаю, столь распространенному на Севере. Длинные волосы едва прикрывал кожаный колпак, а под плащом он наверняка прятал кое-что острое.

Я пошел дальше, мимо лотка, с которого женщина продавала гороховые лепешки и сушеный инжир. Рядом с ней мужчина в куртке без рукавов торговал сыром прямо из корзины, а по соседству, прижавшись к стене и стараясь не стучать зубами от холода, предлагали себя гулящие девки, обнажая сизые груди перед прохожими.

Великий Город зимой — жуткое местечко. За спиной у него Море Тьмы, а дальше Травяное море Руси, и потому тут царят мрак и всепроникающая сырость. Бывает, конечно, что посреди зимы вдруг возвращается позднее лето, но на солнце рассчитывать не приходится — только дождь, сплошной дождь от последнего дня сбора урожая и до праздника Остары, который миклагардские жрецы именуют Пасхой.

— Иди погрейся, — позвала меня одна из девок. — Я научу тебя делать зверя с двумя спинами.

Я усмехнулся и пошел дальше, стараясь не терять из вида соглядатая, обменялся парой ругательств со встречным, преградившим мне путь, а потом чуть не врезался в торговца шерстью, что вывернул из-за угла, громко призывая покупать его тюфяки, покуда детишки не замерзли от стужи по вине беспечных родителей.

Мокрая улица вела вниз, к гавани, полнилась народом, ветвилась переулками и кидала мне навстречу то пекарей, то бортников, то дубильщиков кожи, то шкурников.

Это был не самый приличный квартал Миклагарда, здесь обитали отбросы общества. Увечные, убогие, прокаженные — большинству не суждено дотянуть до конца зимы. Холода уже подступали к Великому Городу, и их хватило, чтобы лишить меня осторожности и заставить выяснить, кто таков мой преследователь и что ему нужно.

Так что я скользнул в один из проулков и сжал в руке обернутый в тряпицу рунный меч, свое единственное оружие, кроме ножа для еды. Я рассчитывал приставить клинок к горлу соглядатая, когда тот будет проходить мимо, увлечь мерзавца в проулок — и пусть выкладывает, как на духу, чего привязался.

Он замешкался у входа в проулок, явно меня потеряв, и стал оглядываться.

Останься я в тени, мне бы наверняка удалось от него отделаться, — но я вышел из укрытия и ударил его по голове.

Что-то громыхнуло; он покачнулся и закричал: «Оскильгеттин!» — что ж, точно северянин. Впрочем, по его рыку легко было догадаться, что это значит «ублюдок», даже не зная ни слова по-свейски. По выбору слов я понял, что он верит в Белого Бога, хотя, может, и не крещен: лишь верующие в Христа отвергают детей, рожденных вне брака. Значит, дан, явно из новобращенных конунга Харальда Синезубого. Да уж, приятного мало.

Еще я выяснил, что под кожаным колпаком на голове у него железный шлем, который и принял на себя мой удар. И, наконец, тип сообщил, что он из Фальстера и я сильно его разозлил.

Вот что я узнал. Многое, конечно, пропустил, и хуже всего оказался его напарник, который подобрался ко мне сзади, напал исподтишка и отобрал меч; а теперь капли дождя стекают по клинку фальстермана, нацеленному мне в живот.

— Старкаду не понравится, — прохрипел я. Верзила-дан помедлил, и я догадался — он не простой наемник, его послал за мной старый враг, с которым мы и раньше проливали кровь.

Я дернул правой ногой, метя ему в пах, но он был слишком ловок и подставил меч, вывернув тот плашмя, а потом снова замахнулся на меня.

Ему так хотелось прикончить меня, это было видно, но мы оба знали, что Старкаду я нужен живым. Он мог бы позлорадствовать, помахать у меня перед носом отобранным рунным мечом, но тот давно уже исчез вместе с напарником северянина. Фальстерман, явно торопясь уйти, завел было прощальную речь: мол, как мне сейчас повезло, а в следующую встречу он меня выпотрошит, как рыбу…

И вдруг он выдавил негромкое «Ух!», за его правым ухом мелькнула рукоять ножа, а лезвие вонзилось ему в горло.

Чья-то рука извлекла нож с такой небрежностью, будто вытаскивала занозу, кровь из раны громко забулькала, брызги полетели в разные стороны, а дан рухнул наземь пустым бурдюком из-под воды.

Я моргнул и увидел в тусклом желтом свете из окон далеких домов крупного мужчину с наголо выбритой головой, только над каждым ухом серебрились по две заплетенных пряди; штаны на нем были как у ирландцев, а рубаха и плащ явно греческие. Он держал в руке длинный нож, а на лбу у него виднелся вытатуированный знак — Эгисхьяльм, «Шлем ужаса», руна, от которой враги разбегаются в страхе, если произнести правильное слово. Жаль, он не свел эту руну, она изрядно пугала меня самого.

— Слыхал, он назвал тебя вонючей свиньей, — сказал мужчина на северном наречии, и его глаза и зубы сверкнули в сумерках. — Так что я рассудил, что у вас тут не дружеский разговор. А раз ты Торговец Орм, у которого есть люди, но нет корабля, а я Радослав Щука, с кораблем, но без людей, я решил, что мне ты нужнее, чем ему.

Он помог мне подняться, подставив плечо, и я заметил на его обнаженном предплечье несколько застарелых белых шрамов. Я посмотрел на мертвого дана, а Радослав наклонился и срезал у него с пояса кошель, достал десяток монет и забрал их вместе с саксом. Тут я сообразил, что меня могли убить, и мои ноги подкосились, так что пришлось вцепиться в стену. Чуть погодя я поднял голову и увидел, как мой спаситель — славянин, точно — режет себе руку саксом. Понятно, откуда эти шрамы.

Он перехватил мой взгляд и оскалил зубы в хищной усмешке.

— По одной за каждого человека, которого убил. Это обычай моего клана, — пояснил он, а затем мы с ним завернули мертвого дана в плащ и оттащили туда, где тени гуще. Меня снова затрясло, но не от страха — дан ушел бы своей дорогой, а я остался бы лежать в грязи, униженный, но живой, — а от горечи утраты. Я бы заплакал, наверное, но постыдился нового знакомца.

— Кто это был? — спросил мой спаситель, перевязывая новый шрам.

Я помешкал с ответом. Ладно, раз он пролил за меня кровь, думаю, ему можно довериться.

— Подручный некоего Старкада, воина конунга Харальда Синезубого. Ему не терпелось кое-что у меня забрать.

Для Хониата, вдруг подумалось мне, этого греческого купца, столь отчаянно возжелавшего мой рунный меч. Точно, это грек велел Старкаду добыть клинок, и он будет недоволен гибелью наемника. В Великом Городе блюли законы, и мертвый дан в переулке может вывести на Старкада и Хониата.